Змеиное гнездо

Гиффорд Томас

«ЭТО БОННЕР… ЗА НЕИМЕНИЕМ ЛУЧШЕГО!»

Шло, кажется, к тому, что у съезда остается единственный кандидат и он будет принят единодушным волеизъявлением, так что Чарли Боннеру пора готовиться к схватке за переизбрание на второй срок. Его обращения к народу ждали в тот же вечер или на следующий.

Я принял душ и просмотрел газеты, сидя перед кондиционером, а потом позвонил старому другу Эллери Ларкспуру.

Он отозвался:

– Ох, кто бы это мог быть?

– Это я, Ларки. Можно к тебе заглянуть?

Он замялся:

– Что-нибудь особенное, Бенджамин?

– Очень даже особенное.

– Тогда ладно. Конечно, заходи.

Ларкспур, как персона

заслуженная и приближенная к президенту, располагался на одном с ним этаже. Я постучал, и дверь мне открыл собиравшийся выходить секретарь.

– Привет, Бен, – тихо проговорил он. – Ну и вечерок! Я видел тебя по телевизору, там, под пальмой… просто сюр!

– Несомненно, – признал я. – Как Ларки, держится?

– Скажем так: он обладает огромным запасом смирения и стойкости. Ведет себя так, будто ничего не случилось. Он неподражаем!

– Или псих, – предположил я.

– О такой возможности я не подумал. – Секретарь ухмыльнулся и проскользнул мимо меня в коридор.

Я вошел в просторный номер со стеклянными стенами, выходящими на озеро, на Международный центр съездов Эрни Бэнкса и на высотные башни чикагского района Луп. Тяжелые белые шторы были раздвинуты, окна распахнуты, и чудесный ветерок продувал обе комнаты. Далеко внизу шумел фонтан «Марлоу», а в небе еще висели остатки ночного тумана. Облака выглядели такими белыми и пышными – хоть ножом режь. Я постоял перед открытой балконной дверью. Листья пальмы чуть склонялись над белым столом и шевелились на ветру.

Ларкспур был одет в невероятной мягкости и девственной чистоты кремовый махровый халат. Нагрудный кармашек украшал темно-синий герб. Пояс завязан узлом. Под халатом – босые ноги, а через плечо – такое же кремовое полотенце. Свежевыбрит, волосы приглажены расческой. Темные очки в тяжелой черной оправе, в каких много лет назад снимался в «Дольче вита» Мастроянни. Бывают вещи, которые никогда не выходят из моды. Белый стол устелен газетами, среди них доставленные самолетом «Вашингтон пост» и чикагское издание «Нью-Йорк таймс». Рядом накрытое серебряной крышкой сервировочное блюдо и тележка, полная грязных тарелок и бокалов.

– Бенджамин. Сядь. Ты после вчерашнего выглядишь основательно выжатым. Ешь. Все, чего душе угодно, найдешь на столе или на тележке. Заказ сделан в припадке мотовства. Знаешь, когда земля уходит из-под ног, лучшее, что можно сделать, это позаботиться о себе. Доказать себе, что ты еще жив, что ты среди выживших.

– Ну, Ларки, не знаю, как сказать… Я еще не совсем уверен, что мне делать…

– Ну-ну, Бенджамин, не стесняйся. Мы пробились, мы исцелили народ Америки, устроили роскошный второй срок Чарли Боннеру – и делаем все возможное, чтобы прошлое не оказалось больным и зачумленным и не заразило настоящего. Мы – политики.

– Я знаю, что это ты. Это все – ты.

Ларкспур наклонился вперед, аккуратно налил мне кофе, подлил себе горячего. Подвинул сливки, сахар и подсластитель. Улыбнулся, как профессор улыбается толковому студенту, слишком озабоченному пустяками.

– Боюсь, тебе придется высказаться чуточку яснее. Что – все я!

– Когда Рэйчел Паттон рассказывала о тайном канале, действующем в Белом доме, она не назвала двух имен: «хозяина зеркал» и «человека в Белом доме». Что хозяин зеркал – Саррабьян, я вычислил, невелика заслуга… Но, как ты помнишь, я вывернулся наизнанку, да и все мы сломали головы, не зная, кто из Белого дома пытается подставить президента. Мы даже не знали, существует ли он. Кончилось тем, что я решил, будто она его выдумала – и вот мне кое-кто позвонил прошлой ночью… и назвал имя человека из Белого дома. И зовут его – Ларкспур.

– Ага, понимаю, понимаю… И ты поверил этому кое-кому, вот что тебя беспокоит?

– Да, я ему поверил, Ларки. У него есть доказательства. Записи…

– Будь

я проклят, Бенджамин, – что за поразительный парень! – Он глотнул кофе и отвернулся от меня, чтобы полюбоваться видом на город. В дуновении бриза уже чувствовался зной. День предстоял убийственный. Под ветром зашелестели газеты. – Скажи-ка мне, он знал, что я связан с генералом Тейлором? Он об этом не сказал?

Я не ответил. Время было слушать и молчать. Ларкспур тихо проговорил:

– Тони Саррабьян, конечно. Пытается прикрыть собственную задницу. Не могу сказать, чтобы я его винил.

– Я и сам более или менее догадывался. Там намек, здесь намек. Если ты был замешан в работе тайного канала, тогда понятно, зачем тебе понадобилось свалить Чарли Боннера. Не знаю, каким образом ты участвовал, и представить не могу зачем… но ты там был. Я привык видеть в тебе подобие Дрю Саммерхэйза, но теперь мне кажется, ты скорее полная его противоположность.

– Ну, Бенджамин, и хватает же у тебя наглости: сидит здесь и говорит это все мне в лицо – я тебе аплодирую. А что, если сюда ворвутся пара моих наемных громил и схватят тебя и скинут с балкона? – Он ухмылялся. Кольцо с печаткой у него на пальце блеснуло на солнце, как скрытый клад.

– Не твой стиль, Ларки. Меня удивляет, как это ты не додумался до другого вопроса: почему бы мне не схватить тебя и не скинуть с балкона? «ДАВНИЙ ПРИБЛИЖЕННЫЙ ПРЕЗИДЕНТА БОННЕРА РАЗБИЛСЯ НАСМЕРТЬ – САМОУБИЙСТВО ПРЕДАТЕЛЯ». Право, Ларки, я на это способен. Отомстил бы за всех, начиная с Хэйза Тарлоу, и Дрю Саммерхэйза, и Рэйчел Паттон…

– Их этим не оживишь. – Он намазывал маслом кусочек тоста, достав его из серебристого тостера. – Иной раз мне кажется, что все мы играем свои роли в давным-давно написанной драме. Кажется, у нас и вовсе нет свободной воли. Впрочем, философ из меня никакой, верно? Просто забредает такая мысль – что всему, что случается, суждено случиться. Может, никак этого не избежать. – Он улыбнулся своим мыслям. – Шерман Тейлор, знаешь ли, так и не смирился с тем, что ему пришлось уступить Чарли. Он верил в Америку, верил, что знает, какой должна быть Америка, верил, что Чарли идет не в ту сторону, что все его тайные труды, его, Боба Хэзлитта и других усилия для обороны Америки, для утверждения ее превосходства над прочими, будут разоблачены. Все началось с той проклятущей речи, которую Чарли никому не показал заранее – она и запустила механизм, как ты не понимаешь… Он сам виноват, разве нет? Все эти разговоры об обнародовании бюджета… Тейлор увидел в них семена гибели. Все, во что он верил, будет начисто уничтожено. Он не мог этого допустить. И пришел ко мне. На следующий день, Бенджамин. На следующий день… Мы познакомились давно, когда он был по уши в самых грязных делах, какие только можно представить. У него была идейка, набросок, который мог превратиться в план… для разработки плана требовался я. У него, конечно, был Боханнон, без которого исполнение плана оказалось бы невозможным – довольно смертоносная парочка, на мой взгляд, ты не согласен?

– Извини, но мне никак не соединить эти точки. Тайный канал – и ось Тейлор–Боханнон–Хэзлитт… выходят две разных спирали, которые вьются одна вокруг другой, но нигде не соединяются.

– Это потому, что ты не знал обо мне, милый мальчик. Я – как раз точка соединения, понял?

Я покачал головой. Я еще не понимал.

– Да ты, оказывается, из тугодумов, Бенджамин. Я начал разочаровываться в Чарли… он оказался мягкотелым, то есть мне так показалось. Я ведь его любил… и как же я теперь им горжусь! Он доказал, что может быть настоящим мерзавцем, от его политического чутья у меня дух захватывает, я бы ни за что не поверил, что он переживет предварительные и последующую схватку – но тогда, после той безбожной речи, я согласился с Тейлором.