Змеиное проклятье
Шрифт:
– АААА!!! – орал Щербинский в ярости-радости – Спалил их спалил!!! – и снова начал стрелять.
Монстров не уменьшалось кроме того часть провалялась во время пальбы в зеленых и теперь плясала перед ними, таращили разнокалиберные глаза и выла от ярости. Их затоптали, молодецки налетев на отдельные особи, пинками и проклятиями отшвырнули за вал, что высотой был уже приблизительно метр.
Одно было не здорово, несмотря на массу взятых патронов, они все-таки заканчивались. Слишком много монстров перло на них из-за вала, и теперь Сергей начал понимать, почему не смогла прорваться
Это бойня, это даже не сражение, но вот только патроны у них кончаются, а монстры, похоже бесконечны, они все такими же стройными рядами выползали из темноты леса и радостно устремлялись на смерть.
– "Кордон на месте" – подумал Сергей, – "Он никуда не девался и не менялся. Но как все-таки я смог пройти? И Лапников тоже? Старик, все старик!"
Размышлять о таком в царящем кругом буйстве было смешно и Сергей хихикнул загоняя в ружье патроны. Щербинский тут же покосился на него явно проверяя, не близок ли горожанин к умопомешательству. Но Серега сдвинул брови и оскалившись в гримасе начал снова целенаправленно стрелять в толпу. Плечо представляло собой уже целый кровоподтек, а рубашка там подозрительно намокла, видно даже содрал кожу. Лучше даже потом не смотреть, что там твориться. Двенадцатый калибр как ни как. Без всякой связи к нему пришла мысль о том, как измеряют калибр гладкоствольного оружия. Его меряют не диаметром ствола, а сколько круглых пуль можно отлить из бруска свинца определенного веса. Странно на удивление. И глупо как то.
– Мы проигрываем!!! – заорал у него над ухом Щербинский.
– Чего?! – закричал из-за Сергея Лапников.
– Говорю, бьют нас!!!
– Бьют?!!!
– Их все больше!!!
Сергей пригляделся и увидел как ручейки ползущие из леса утолщаются, становятся мелкими речушками, видно пришло подкрепление. Такое ощущение, что тут собрались все мелкие зверьки Ярославской области.
Патронов было все меньше, уже выгребали, заряжали остатки, хоть вой от безысходности, трупы тварей валялись во множестве, но могучий девятый вал уже переваливал через горный хребет, что высился посреди улицы.
– Баррикады… – подумал Сергей, – баррикады…
Что-то дернуло его за больное плечо, Сергей сморщился, повернулся, Щербинский с красным, жутко гримасничающим лицом перестал стрелять и тащил его за руку в глубь улицы.
– Что?! – заорал Серега.
– Пошли!!! Пошли а то прибьют!!!
– Лапников! Кончай стрелять!!! Они нас завалят!
Лапников с удивлением обернулся, он похоже уже ничего не соображал и не узнавал зоотехника. Сергей, качнувшись дернул его за руку и потянул за собой.
Подраненной трусцой кинулись они вниз по улице, а впереди неслась Венди, до предела натянув короткий поводок, что немного помогало передвижение впавшего в огнестрельный ступор Лапникова.
Монстры ломонулись толпой следом, но люди уже разогнались и бежали уже галопом, Лапников оборачивался и что-то кричал назад, брызгая слюной, но слегка пришедший в себя Сергей, мощно тянул его за собой. Психоделичный был этот бег, под ослепительным небом и жарким Июльским солнцем, в день, когда не может произойти ничего плохого.
Где-то на середине пути до площади лесные отродья неожиданно отстали. Повыли разочаровано вслед и повернули к кордону. Серега со спутниками же мчался безостановочно.
Наконец доковыляли до площади и без сил рухнули в тени дома сумасшедшего библиотекаря. Ружья вповалку упали на сухую глину, а они сами переползли в палисадник дома, на зеленую травку.
Сергей тупо смотрел на сидящих рядом. Щербинский уже обрел свое обычное спокойствие, только вот лицо у него было все еще под цвет его же бороды, а на щеках обильно запеклась пороховая гарь. Лапников же все ерзал на месте, крутил вокруг головой и корчил дикие гримасы, а временами принимался дергать себя за жиденькую бородку. Одно из стекол его очков в тонкой оправе пресекала змеистая трещина она все змеилась, змеилась…
– "Змеи" – подумал Сергей качая монотонно головой – "Кругом змеи".
Голова болела, сильно. В волосах застряли частички выгоревшего пороха, а на новой с утра куртке обильно растеклась инородная кровь. Он невольно протянул щупать горло. Глотать было больно, эта многоногая гадина впилась на совесть, и теперь у него наверное вид как у натурального висельника. Такого рода отметины называются странгуляционной бороздой.
Щербинский увидел, как он трогает шею, сглатывает, морщась, и сказал:
– Придет домой, надо будет тебя осмотреть, вдруг эта гадина успела таки тяпнуть.
– Да вроде не успела… ну и хватка, Лапников, ты успокоишься наконец?!
Лапников слегка замедлил возню:
– Нас придавили, – произнес он ясным голосом, – надавали и выгнали в зашей. И мы бежали, с позором.
– Не бежали, а грамотно отступили, – веско произнес Щербинский, – а гадов мы положили огого!
– Разумеется мы проиграли – Сказал Серега. – Вы же помните, что двадцать пять человек не смогли здесь прорваться.
– Не смогли, но вряд ли навалили трупов больше чем мы.
– Навалили больше, – сказал зоотехник, подбирая ружье и заглядывая в казенник, – только они все расчистили, скоро на этом месте будет пусто и голо, как и раньше.
Дуло его ружья было рябым от пороховых газов, от туда воняло чем то едким.
– А все-таки старик здесь как-то прошел. – Задумчиво сказал журналист. – прошел и умудрился протащить за собой нас. Кто же он такой?
– Какая разница в конце концов? – возмущенно сказал Серега, -мы не прорвались, а значит со дня на день будем мертвы. Или безногими скользить между древесных корней, шипеть и язык раздвоенный высовывать, тяжело, ой тяжело!
– Я ж тебе говорю, жизнь тяжела, – откликнулся Щербинский – да ты только не хорони себя раньше времени, я вот как то протянул две недели в этом аду.
По земле резво ползла змея, Серега проводил ее взглядом. Пока она не скрылась на той стороне дороги. Псина журналиста издала тихий горестный всхлип, и замолкла. Некоторое время молчали, старались не говорить, отдыхали. Затем Лапников медленно предложил:
– Раз не смогли сбежать, будем воевать, не отступать.
– Ты уже стихами заговорил сдуру, – устало сказал Щербинский, а у меня в башке до сих пор пальба идет.