Змеиное варенье
Шрифт:
— Святой Лука всем подарочки принес… — гнусаво завел Яшлик песенку, но я хлопнула в ладоши перед его позолоченными по случаю праздника глазами, и он заткнулся.
— Могила!
— Пуста… — обиженно надулся шептун.
— Молчать об этом.
— Яшлик не умеет молчать…
— Тогда пой. Пой о знойном Асаде, где съели все живое. Где матери закусили своими детьми. Где зерно проросло безумием спорыньи. Пой о том, как святоши жрали людей. О том, как горел заживо гниющий Асад. О том, как подыхали от черной лихорадки. И не забудь напеть о том, что это все было во славу Единого…
— Обожди! —
— Злая гадина будет. Выползет и всех съест. Даже не подавится.
Я вырвала подол юбки из его пальцев и вышла из палатки. Нужно было еще достать опиум.
Уличная торговля уже стихла, горожане спешили по домам, встретить светлый праздник Изморозья вместе с семьями. Пустели улицы, тоскливо освещенные чужими окнами да редкими фонарями. Лишь где-то за несколько кварталов фальшиво играла песенка шарманщика про подарочки святого Луки хорошим детишкам. Ноги словно сами привели меня в эту лавку. Глупость, но я толкнула дверь, жалобно звякнувшую колокольчиком, и зашла внутрь.
— Простите, но мы закрыты.
Мастер ювелирного дела Лисен неохотно оторвался от протирания витрины. Где еще мог заказать или купить побрякушку инквизитор, как не у отца Софи? Вернее, где бы еще этому нищеброду могли сделать скидку?
— Я не задержу вас надолго, — я шагнула в чужое тепло, чувствуя, что продрогла до костей. — Мне только узнать. У вас заказывал украшение инквизитор Тиффано?
— А вы?..
Надо было что-то придумать, но я слишком устала.
— Госпожа Хризштайн.
— Ах… Понятно… — старик склонил голову набок, разглядывая меня, потом кивнул. — Одну минуту.
— Да просто ответьте! Куда вы пошли?
Он вернулся спустя несколько минут и положил передо мной коробочку.
— Господин Тиффано предупредил, что вы можете придти. И я рад, что его подарок все же нашел вас…
Он открыл коробочку и придвинул ее ко мне.
— Забирайте, это ваше.
Я оторопело уставилась на подвеску в виде священного символа, переливающегося бриллиантовой россыпью.
— Вы, должно быть, что-то перепутали…
— Если вы — госпожа Хризштайн, то это для вас. Господин Тиффано заказал его у меня, но потом вернул, сказав, что не хочет дарить. Сказал, что вы сами придете и потребуете… Оплачено, забирайте. Мне чужого не надо.
Я задумчиво разглядывала символ, покачивая его в руке и наматывая на палец тонкую золотую цепочку.
Искусная работа, и камни тоже стоят немало. Какая же должна быть скидка, чтобы этот злыдень мог себе такое позволить?
— А больше господин Тиффано ничего не заказывал?
— А должен был? — мастер смотрел на меня выцветшей голубизной, напомнив глаза Софи с ее искорками безумного таланта.
Я пожала плечами, сложила украшение обратно в коробочку и направилась к выходу.
— Куда вы? Заберите…
— Мне тоже чужого не надо, — я уже взялась за дверную ручку, но мастер проворно оказался рядом.
— Возьмите подарок, пожалуйста, — сказал он и сунул мне в руки коробочку. — Негоже в такой светлый праздник держать обиды. Да хранит вас Единый…
И с этими словами меня выставили за порог вместе с побрякушкой, закрыв дверь на засов.
Во дворец я вернулась глубоко за полночь и легла спать, даже не раздеваясь. Если в монастыре страшные сны Миассы немного отступали и казались лишь вязким приглушенным кошмаром, то здесь они нахлынули на меня с опустошающей яркостью. Я ловила каждое движение несчастной, смотря на мир ее глазами, ощущая ее голод и находя странное удовлетворение в поедании других. Она съела не только собственную дочь. Миасса выбиралась на охоту поздно ночью, скользя бесшумной тенью по подворьям чужих домов и выглядывая добычу. Инородность никак не давалась, я не могла понять, что не так с движениями и ощущениями Миассы. А сегодня ночью я подавилась. Подавилась телом маленькой девочкой. Она была уже давно мертва, но я жадно заглатывала протухшее тело, а потом поняла, что оно застряло в глотке. Я не могла его проглотить, и выплюнуть тоже не могла…
Я проснулась, давясь криком и жадно хватая воздух. Мерзкий привкус во рту не проходил. Кровать рядом была пуста, соседка сбежала от меня еще вчера, когда я попыталась придушить ее во сне.
Орфуа я почти не видела, он редко появлялся в поварне, где вечно что-то варили, жарили или тушили.
Здесь всегда было жарко, что меня искренне радовало. Однако торчать, не разгибаясь, целый день на кухне в мои планы не входило. Весь штат поваров и обслуги меня дружно ненавидел, но побаивался, предпочитая судачить за спиной. У каждого из них были мелкие грешки, чем я беззастенчиво пользовалась, сваливая свои обязанности на других и появляясь на кухне изредка, только чтобы попасть на глаза Орфуа.
Для инквизитора у меня тоже был припасен подарочек. Перстенек княжны. Правда, без ее пальчика, но думаю, что Кысей был не в обиде. Слежка меня больше забавляла, чем раздражала. Дворец я успела хорошо изучить еще год назад, когда атаман только планировал похищение реликвии, поэтому проскользнуть лабиринтами дворцовых переходов и отправить посылку не составило труда.
Меня больше занимало, где Орфуа прячет жену. Ее могила оказалась пустой, в чем я, собственно, и не сомневалась. Сам повар все время был во дворце, лишь изредка отлучаясь в ресторацию по делам. Я тенью бродила по дворцу, собирая обрывки слухов и домыслов, и думала, думала, думала… На ком можно испытать отвар? Как выманить Орфуа? Как лишний раз не попасть на глаза инквизитору? О брате я запрещала себе думать. Голова пухла от боли, однако на кухню я все же зашла, но, едва переступив порог, тут же об этом пожалела. Там раненной медведицей выла та самая повариха, вырывая на себе волосы.
— Ой, горе лютое! Ой, что же теперь будет! Ой, не могу!
От ее воплей казалось, что мне в висок воткнули нож и медленно его проворачивают. Я скрипнула зубами и прикрикнула:
— Заткнись! Чего орешь?
— Ой, мамочки мои! Сына теперь в солдаты заберут! Ой, люди, что же это делается!
Ее безуспешно пытались утешить, но она заливалась слезами и продолжала голосить. Голова звенела и грозила расколоться, как спелая тыква. Старый повар с вислыми усами огорченно пробормотал: