Змеиное варенье
Шрифт:
Но от одного лишь воспоминания глупых слов любви сердце уходило в пятки. Еще чуть-чуть, и он бы задрал рубашку и увидел исполосованный шрамами живот и другие художества колдуна… А если бы этому влюбленному фанатику и вправду удалось бы заглянуть в мой разум, то… Он бы сошел с ума от ужаса или умер бы от отвращения? Иногда мне казалось, что все демоны уничтоженных мною колдунов никуда не исчезли, а просто спрятались в той зловонной бездне, которую собой представляла моя душа…
Светом он ее собрался наполнять, придурок патлатый! Боль в груди сделалась нестерпимой. Дурацкий символ, казалось, пылал клеймом. Почему? Кысей же сказал, что
Зеркало отразило всклокоченную копну волос, круги под глазами, распухшие губы и… налившийся темным огнем символ, который просвечивал даже сквозь рубашку и не собирался выцветать. Невесомые пальчики легли мне на плечи и ласково их сжали.
— Не бойся, дочка… — шепнула Матушка Ген. — Он твой.
Прохладный шелк ее ладони накрыл символ, остужая невыносимое жжение. Это было словно предательский удар под дых. Засранец уже и до моих мар добрался своими проповедями?
— И его сила тоже твоя, по праву, — мара очертила контуры бесконечности и улыбнулась мне в зеркале. – Только пожелай.
— Не хочу! — процедила я и задохнулась от окутавшего меня теплого нежного аромата Матушки Ген.
Никогда раньше мне не удавалась его учуять и даже вспомнить, а вот сейчас… Это ирис!
Я схватила ее за руку и удержала:
— Не уходи, пожалуйста… — но моя ладонь накрыла лишь пустоту и символ на груди, а мара растворилась в небытии. — Почему?!? Почему вы все уходите? Ненавижу! Ненавижу! Сдохните все!
Пальцы прочертили бессильные царапины на груди, и мое отражение лопнуло, осыпав меня осколками.
Словно кто-то невидимый исцарапал зеркало, ровными полосками рухнувшее к ногам. Реальность?
Видение? Я подняла один из осколков и сжала его в руке. Выступившие капли крови ничего не значили, как и боль. Я могла их вообразить. Нет, надо избавиться от этой мерзости. Убью. Я повернулась к кровати, где во всем голом великолепии развалилась эта паскуда. Если после блуда символ не исчез, то после убийства… да еще и верного пса Единого… он обязательно померкнет. Острый зеркальный край коснулся шеи. Одно движение — и… Но рука предательски дрогнула, и осколок полетел на пол. Как можно уничтожить такую красоту? Против воли я уже скользила руками по этой широкой груди, повторяя контуры свежих царапин, добралась до беззащитной шеи с жестоким укусом, очертила подбородок и чувственные губы, впилась пальцами в темную гриву… Его разгоряченная кожа все еще хранила пряный запах любовных утех, и на одно кратчайшее мгновение мне вдруг захотелось просто спрятаться в нем, обернуться его телом, как одеялом, поверить в то, что он может что-то изменить… Это наваждение! Какое-то страшное, невыносимое, мерзкое, опасное наваждение!
Я отпрянула от Кысея и влупила кулаком ему по груди. Хватит. Это даже хуже опиумного дурмана. Но я сильнее. От красавчика надо срочно избавляться. Та часть меня, которая не теряла разума в самых страшных переделках, хладнокровно твердила, что лучше всего убить. Безумие бесновалось и требовало изуродовать, искромсать, переломать кости и растерзать на куски. И только нежный голос Матушки Ген советовал просто убрать Кысея… подальше…
Все было готово, вещи погружены в экипаж, распоряжения отданы, прощальная записка воягу составлена и отправлена. Я с опаской поглядывала на крыльцо Кухонного корпуса, словно и впрямь ожидая, что оттуда выскочит Кысей и потащит меня… спасать. Глупость полная. Он не посмеет заставить. Но стоило об этом просто подумать, как меня заполнила горячая волна вожделения. Я вдруг поймала себя на мысли, что ему не понадобится никакое принуждение, достаточно будет просто поманить пальцем и…
— Да пошевеливайся! — прикрикнула я на извозчика, который медлил с упряжкой.
— Госпожа!
Я застыла на месте. Дылда. Только его не хватало. Как он посмел сюда явиться?
— Простите, — он отвел меня в сторону. — Антон сбежал, простите…
— Как! Когда? Где ты был?!? — напустилась я на него.
— Дык в борделе же… Ночью… Вы же сами… Он так загорелся, девочек сам выбрал… двоих сразу… и я… ну и… а после…
— Что ты мямлишь! Ты должен был глаз с него не спускать!
— Так я и… Ну дык дело-то молодое, че ж я им мешать буду… я и тоже…
— И ты тоже отправился по шлюхам?!? — на мой возмущенный окрик с любопытством обернулся извозчик и развесил уши, и я перешла на злой шепот. — Пшел вон отсюда. Без Антона не возвращайся. Идти этому придурку некуда. Либо в "Пьяном пирате", либо у Мясника, либо в норе циркачей. Давай, шуруй отсюда. Я буду в монастыре. Как найдешь сопляка, в поместье его, в подвал, под замок.
Козлы! Почему вокруг меня одни козлы и идиоты? Один вбил себе в голову, что влюблен в княжну и спасет ее от вояга, а второй… Ну ладно, Антону еще простительно, дурак молодой, а инквизитор!.. Всего пару раз ублажила, и сразу: люблю — не могу, жить не хочу — спасу!.. Тьфу!
— Трогай уже! — велела я извозчику, откидываясь на сиденье и прикрывая глаза. Надо будет заехать к кардиналу. Кажется, только ему я не сулила рецепт "Поцелуя". Наверстаем упущенное. Пусть взамен отправит инквизитора подальше, под предлогом, что тот неровно дышит к сиятельной княжне, может помешать ее свадьбе с воягом, а я ревную и беспокоюсь. Слухи ведь гуляют… И да, грязи в них надо добавить. Из-за ревнивого фанатика теперь к воягу подобраться получится только на свадьбе. А может, это и к лучшему. Эту свадьбу в столице долго не забудут.
Матушка-настоятельница вопросительно смотрела на меня, ожидая ответа с легкой насмешкой.
— Нет, — я отодвинула от себя записку. — Я не хочу его видеть.
— Господин инквизитор был так… настойчив, — задумчиво протянула Селестина.
— Я не желаю смущать свой покой плотскими соблазнами, — резко осадила я ее, тем более, что это было абсолютной правдой.
— И вы говорите это после того, как провели столько ночей в его опочивальне?
Матушка была неплохо осведомлена о происходящем во дворце и решила утереть мне нос. Но я в ответ лишь горестно вздохнула и начала расстегивать пуговицы платья.
— Да, провела. Смотрите, как, — я дернула ворот платья и показала оторопевшей настоятельнице свое позорное клеймо. — Господин инквизитор решил… уберечь меня от греха… кардинальным способом.
Селестина, как зачарованная, встала из-за стола и подошла ко мне, ее рука сама тянулась к символу.
Фанатики клятые, что ж их всех так манит к этой гадости? Она коснулась моей кожи и охнула.
— Настоящий… И такой полный… Как же так?.. Вы же не сестра! У вас нет права его носить!
Я вздохнула еще тяжелей.