Змеиное варенье
Шрифт:
— Скажите это господину инквизитору. Это он так решил. А мне теперь даже думать о плотском не позволено…
Матушка-настоятельница подошла к окну, отвернувшись от меня. Ее голос звучал глухо.
— Когда я только приняла постриг и священную бесконечность, то мечтала о том, как наполню ее святостью, как смогу творить чудеса, нести свет и исцеление людям… Молилась, ночи проводила в покаянии, ухаживала за прокаженными, работала, не покладая рук… Но все было мало. Даже реликвия…
Даже ее света не хватало, чтобы просто избавить несчастных от боли… не говоря уже об излечении. А вы… — она резко обернулась ко мне, — вы должны его хранить! И преумножать! Вы понимаете, что он наполнен так, что вы можете стать святой! Чудотворницей! Вы
Я похолодела от фанатичного блеска в глазах церковницы. Чем же меня этот гаденыш наградил?
— Конечно, матушка, — я склонила голову.
— Я дарую вам честь… молиться у реликвии заступницы, — она подошла ко мне и опять приложила ладонь к символу, прикрыв глаза. Бесконечность пылала.
У меня возникло странное чувство, что это не я безумна, а мир вокруг сошел с ума, причем давно и безнадежно.
Я вышла от настоятельницы в полном смятении. Получается, что церковники и впрямь чувствуют этот символ и его наполненность. Вот только наполненность чем? Может, вовсе не праведностью, а… безумием? Потому что только этого добра у меня в избытке…
Проходя мимо окна, я бросила мимолетный взгляд на заснеженный дворик и споткнулась. Темную высокую фигуру инквизитора было невозможно не узнать. Он бурно объяснялся с монашкой и что-то требовал. Я вцепилась в подоконник, пожирая глазами знакомый разворот плеч, блестящие на солнце черные волосы, гордый профиль… Кардинал обещал отправить красавчика в Керекеш, куда сбежал адмирал Мирчев вместе со змеиным выродком. Инквизитор уедет туда, не будет путаться под ногами и смущать меня плотскими соблазнами… Тьфу! Я уже точно сошла с ума. Какое, к демону, воздержание? Я хочу его. Хотя бы еще раз. В конце концов, для обряда нужен прямой взгляд в глаза, так что можно просто не смотреть ему в лицо. Точно! Столько поз… пусть возьмет меня сзади! Я очень живо представила, как выскакиваю во двор, хватаю его за руку, тащу вон в ту теплую пристройку, задираю на нем мантию, сгибаюсь под его горячей тяжестью, задыхаюсь от боли и блаженства, упиваюсь его душевной мукой и плотским запретным наслаждением, а потом еще раз… и еще один разочек… Зрение помутилось, но я увидела, как инквизитор запнулся на полуслове, поежился, обернулся к той самой постройке, а потом принялся лихорадочно оглядываться по сторонам в поисках. Его взгляд безошибочно нашел меня в окне и встретился с моим… Я отпрянула, цепенея от ужаса. Кысей почуял мои мысли даже отсюда. Дура!
Идиотка! Я так сильно заколотила себя по лбу, что голова начала гудеть, а потом помчалась к себе в келью и забралась в кровать. Не выйду отсюда, даже если монастырь будет гореть в адском огне!
Мои пальцы коснулись полированных клавиш клавесина, и тишину пустого поместья нарушил кристально чистый звук. Я задумчиво перебирала звуки, один за другим, а рядом сидел Виль. Он грыз кончик пера, потом сплевывал, записывал возникающие мелодии в нотную тетрадь, обращал ко мне горящий взор и требовательно кивал. И я играла… У мальчишки был очень сильный Дар, и он не хотел исчезать вместе с ним. Я понимала, что пока не испишу всю тетрадь, мара Виля не оставит меня в покое. Впрочем, это было к лучшему. Отвлекало от глупых мыслей об инквизиторе и держало в узде Лешуа. Дерек был готов на все ради этих песен, которые собирался издать и подарить Кераимской опере в память о сыне. А еще он сделал предложение руки и сердца Тени. И это было плохо. Но я не выдала своего недовольства, милостиво согласившись на брак своей служанки, но только после свадьбы княжны. Пусть надеются и послушно играют предписанные им роли. До знаменательного события оставалась неделя.
Я недовольно шикнула на мару и захлопнула крышку клавесина. На часах было почти семь. Где же Дылда? Он уже должен был вернуться. Вместе с Антоном. Мой влюбленный братик оказался на редкость упрямым. Он попытался проникнуть во дворец, чтобы встретиться с княжной, но, к счастью, его не восприняли всерьез и просто вышвырнули. Я поддерживала дружбу с Юлей, которая зачастила ко мне в монастырь, а потом и в поместье. Я даже сделала ей одолжение и повесила портрет Антона у себя в спальне, чтобы эта дурочка могла поплакаться на моем плече. Княжна воображала во мне поддержку и понимание, поэтому и сообщила про письмо от Антона. Она прилетела в поместье, задыхаясь от радости, возбужденно испрашивая совета и требуя помощи. В условленное время она должна была избавиться от охраны, выскользнуть из дворца и отправиться в Гостевой квартал, к палатке шептуна, где бы ее ждал Анжи… Мне едва удалось скрыть досаду. Про Яшлика я не подумала. Мой братик все полтора месяца, пока я сходила с ума от тревоги из-за него, прятался у шептуна. А тот паразит даже словом не обмолвился, обиду затаил, паскудник, насмехался и веселился! Ничего, ничего… Скоро всем будет смешно. До кровавых слез обхохочетесь.
Хлопнула дверь, и в гостиную ввалился злобно пыхтящий Дылда, тащивший за собой избитого Антона в женском платье. Я вскочила на ноги и бросилась к брату.
— Госпожа, вы это, не серчайте, пришлось немного приложить стервеца… — покаянно промямлил головорез. — Брыкался.
— Все правильно сделал, Дылда, — сказала я, задирая подбородок брату и заглядывая в глаза. — А я еще добавлю!
Антон согнулся пополам от удара в пах, но даже слова не проронил. Он смотрел на меня оскорбленной невинностью, а потом сплюнул на пол кровавую слюну. Губа была разбита, но нос и зубы целые. Вот и хорошо.
— Тащи его в подвал. В кандалы.
Долговязый громила легко подцепил сопляка за шкирку и поволок в подвал. Я рассеянно подошла к клавесину, взяла драгоценную склянку и капнула себе пару капель ирисового масла на запястье. Щедрый подарок маш-уна, как и та плетеная корзина на кухне с редкими цветочными гадюками для змеиного варенья. Нежный запах Матушки Ген успокаивал. Еще столько надо успеть до свадьбы…
Антон объявил голодовку. Дылда несколько дней пытался кормить его силой, но получалось плохо. Тогда я сама приготовила куриный бульон и спустилась к брату. Со мной он не разговаривал.
— Антон, поешь, пожалуйста.
Презрительное молчание.
— Что за ребячество? — я поставила миску и села рядом с ним на пол, прислонившись к стене и закрыв глаза. — Бедная Юлечка… как она переживала, все глаза у меня на плече сегодня выплакала…
— Что? Ты ее видела? — встрепенулся мальчишка, нарушая молчание. — Как она?
— Съешь, и я тебе расскажу. И даже покажу письмо.
— Какое письмо?
— Ешь.
Он послушно потянулся за тарелкой, гремя цепями, умял все содержимое и требовательно ткнул меня пальцем в плечо.
— Говори!
— Послушай меня внимательно, милый братик. Ты ей не нужен. Не пара ты ей, понимаешь? Она хочет замуж за вояга, поэтому и не пришла к тебе на встречу, послав меня.
— Я не верю тебе!
— И хорошо, что меня, а не стражников. Просила тебе передать, чтобы ты оставил ее в покое.
— Это не имеет значения. Я все равно…
— Антон, ну хватит уже. Послушай меня, мой мальчик, я же хочу тебе добра, — я попыталась приобнять брата за плечи, но он увернулся. — Любую невесту тебе сосватаю: красивую, богатую, послушную, ласковую. Купеческую дочку или даже мелкую аристократку. Ровню. А княжна тебе зачем? Ну подумай сам. Какое у вас будущее? Кто ты? И кто она? Юля ведь княжна и всегда будет смотреть на тебя свысока.
— Хватит, — мальчишка уставился в пол, сцепив ладони. — Даже если она меня не любит, я ее люблю. И я сделаю все, чтобы защитить от вояга.
— Хорош защитник, ничего не скажешь. Свадьба уже послезавтра. Ладно, после поговорим. А от девочек в борделе ты зря отказался. Глядишь, иначе бы заговорил.
Я поднялась на ноги, но Антон удержал меня за запястье.
— Хриз, ты же хотела отомстить воягу. Убей его, защити Юлю…
— Убить вояга… — протянула я. — Помнится, раньше ты меня отговаривал, просил забыть обо всем и просто жить.