Змей книги бытия

де Гуайта Станислас

Говорим ли мы о медиумахи других современных колдунах? Эта Сила склонна к перебоям, хотя они утверждают, что управляют ею, в то время как она ведет их самих, и освобождают ее по своей воле, в то время как она увлекает их в собственном роковом движении: так что они нисходят до роли фокусников, как только она им отказывает.

Так, например, можно привести факты самого грубого мошенничества подобного медиума, обладающего неоспоримым могуществом, которому накануне удалось — в условиях научного контроля и ошеломляющей очевидности — произвести феномены, в сотни раз более поразительные… Но вчера медиумупомогал посредник; а сегодня он изменил ему: и поскольку над бедным экспериментатором

властвуют гордыня и корыстолюбие, он предпочитает скорее сплутовать (пускай даже его поймают на месте преступления!), чем признать себя, на самом деле покорным рабом оккультных сил, верховным и могущественным властелином которых он себя называет.

Пусть этот пример, взятый у колдунов нашего времени — «кавалеров» Оккультизма и «теноров» Тайны [240] , канатоходцев невидимой веревки, полишинелей во фраках, бечевка которых не видна, — пусть этот пример не отвлечет нас от легендарного колдуна, нечестивого и страшного парии средних веков и Возрождения: фанатичного и ограниченного, робкого, как все подозрительные люди, и дерзкого, как все загнанные трусы.

Между современными колдунами, этими бахвалами, обязанными проводить публичные сеансы, и былыми виновниками колдовских чар существует один пункт сходства и один пункт различия. Равно бессознательные марионетки Агента, который они якобы покорили, и те, и другие твердо верят в духовные сущности; но если медиум, убежденный в существовании развоплощепностей,упорно отрицает Сатану, то колдун, наоборот, всеми силами своего существа верит в могущество Князя Тьмы и в ужасную реальность его покровительства.

240

Я имею здесь в виду лишь некоторых сомнительных медиумов-шарлатанов; но следует признать, что сознательные медиумы составляют исключение. К тому же среди этих последних необходимо принимать во внимание неосознанный обман, часто у них наблюдаемый, как показывает нам г-н Дональд Мак-Наб в своих замечательных трудах о феноменах спиритизма.

Да о чем я говорю?.. Рассматривая его в привычной для него обстановке (окружающая жизнь XVI–XVII веков), мы видим, как он составляет договорпо всей форме.

Этот договор с Духом — вовсе не предмет для мистификации или устрашения зевак; это контракт, составленный колдуном с кропотливой тщательностью и беспримерной убежденностью, а также с риском для собственной жизни: обнаружения одного этого документа было достаточно для того, чтобы обосновать его смерть на костре после самых чудовищных пыток.

Мы еще вернемся к этим договорам, когда будем говорить о процессах колдунов; не станем предвосхищать события. Приберегая, к тому же, для книги II — насколько это в наших силах — всё, что напоминает научное объяснение, мы бросим еще беглый взгляд наличность вульгарного колдуна, этого «вечного Жида» оккультного преступления [241] , часто преследуемого от одного логова до другого и убегавшего из одного изгнания в другое; он скользил, словно тень, по пустынным местам, бормоча непонятные слова, и бегающими, блуждающими глазами метал повсюду оцепенелые взгляды, отягченные злобой либо ужасом…

241

Было бы неслыханной наивностью полагать, будто бы Извращенность, Коварство и Могущество несовместимы с Невежеством и Глупостью.

Невежественные и слабоумные пастухи часто становятся грозными джеттаторе[итальянские колдуны, насылающие порчу. (Прим. перев.)];у них инстинкт восполняет недоразвитый интеллект. Они распоряжаются грубыми флюидами, накапливаемыми под высоким давлением — и легковерный страх масс подчиняет их влиянию существ, бесконечно превосходящих их самих, но порабощенных опасениями и суевериями.

Но он не всегда подвергается опасности. Порой он становится протеже сильных мира сего, и предание показывает его нам также с высоко поднятой головой, важно расхаживающим в одиозном и гротескном наряде своей самодовольной никчемности: по этим последним признакам нам даже проще будет узнать и изобличить его под всеми его личинами. Ведь он — Протей и меняется сообразно с эпохой и со средой; но сатанинская печатьостается неизгладимой у него на челе.

Поскольку Сатана мог быть, как мы уже, кажется, говорили, лишь прототипом небытия и злобной суетности, из этого следует, что клеймо его владычества, отпечаток его присутствия, одним словом, его моральная сигнатуранеизбежно представляет все отличительные знаки небытия, убожества и зависти.

Этот тройной критерий безошибочен. Читатель сам сможет в этом убедиться в главе VI: целиком посвященная описанию колдуна в его современном воплощении (так сильно отличающемся по форме от того, каким он представал встарь), эта глава никого не удивит; и, столкнувшись лицом к лицу с друзьями Беельзебута, в блузе или во фраке, всякий, благодаря этому описанию примет, несомненно, без колебаний узнает их.

В действительности, во всех странах и во все века зло проявляется почти в неизменном виде: заблуждение духа, извращение души и осквернение тела — одни и те же безумства, страсти и пороки, и, как сказал где-то Элифас Леви, «Дух тьмы не очень-то изобретателен».

Но черные маги встречаются на протяжении всей истории народов, и мы с большим трудом могли бы назвать эпоху или страну, которую пощадил бы такого рода бич.

Изучите анналы древности: ни одного писателя, который не свидетельствовал бы об их существовании и об ужасе, охватывавшем людей при их приближении. Отцы Церкви наперебой заявляют, что первые века христианской эры были наводнены ими.

Если же мы обратимся к средневековым хроникам, то увидим, что Европа кишела ими, отличавшимися ужасающей плодовитостью, свойственной проклятым родам.

Они были «ларвами» этих долгих сумерек… Подобно стрекозам на наших прудах, рожденным из водяного пара под воздействием солнечных лучей, они, похоже, родились из сгущения тьмы над испарениями пролитой крови.

Но они не были, увы, простыми фантомами, поскольку великая заря Возрождения их отнюдь не рассеяла. Они обладали слишком грозной реальностью. Вместо того, чтобы уменьшаться, их число росло изо дня в день: беспощадное усердие судьи соревновалось лишь с порочной хитростью злодея, и, всегда вынося смертные приговоры, процессы по колдовству не оставляли без работы ни судью, ни прокурора, ни палача.

Так мы подходим к середине XVIII столетия!.. В эту самую эпоху, когда пытки были упразднены и некроманты не рисковали столкнуться с правосудием, за исключением каких-нибудь безобидных преследований за мошенничество или бродяжничество, была совершена серьезная ошибка — утверждалось, что их зловещее потомство вымерло.

Существо гибридное, почти всегда злобное и глупое, колдун обнаруживает лишь в порядке исключения интеллект, уже наполовину впавший в фанатизм. Изобретательный, благодаря инстинкту, в самых неслыханных переодеваниях, он меняет внешний вид, обычаи и язык. Мы встречаем его под блузой крестьянина, под сюртуком врача и — почти столь же широко распространенного и, добавлю от себя, возможно, еще более опасного в своем новом качестве — увы, под рясой священника! Это вопрос статистики; впрочем, так было во все времена. Подобно тому, как медики составляют самый серьезный процент опиофагов и им подобных, точно так же и по аналогичным причинам армия Сатаны всегда набирается преимущественно среди духовенства. Это сопоставление остается весьма занимательным, а проверка — легкой, как с одной, так и с другой стороны.

Я повторяю: никогда еще колдуны не были более дерзкими и зловредными, чем в нашу эпоху, отрицающую их существование.

Возможно, есть некоторое мужество в том, чтобы напасть с поднятым забралом на наиболее почтительно принимаемыепредрассудки: но я подкреплю свои утверждения примерами; я докажу их с помощью фактов; наконец, я объясню их, обнародовав одну оригинальную и непризнанную доктрину, посредницу между вольным рассудком и народными установлениями, примиряющими самую недоверчивую науку с самыми величественными традициями.