Значит, я умерла
Шрифт:
Воспоминание невольно навело меня на мысль о том, что я сделал со своей левой рукой утром в церкви. Конечно, ладонь мне перевязали, но боль все равно чувствовалась. Какой же я был эгоистичный дурак, что сделал с собой такое, ведь я нужен моему сыну живой и здоровый… Это студентом я мог позволить себе роскошь предаваться горю и резать себя, чтобы забыться. Теперь все изменилось.
Я вышел в коридор и на цыпочках подкрался к комнате Тедди. С тех пор, как я уложил сына в кроватку, он звал меня уже трижды. В последний из этих трех раз я застал его на грани слез: он потерял любимую игрушку, ушастого плюшевого кролика, который
Тут на кухне что-то грохнуло – и кто-то коротко взвизгнул.
В несколько прыжков я спустился по лестнице и побежал в дальнюю часть дома. Цветок на стеклянной двери кухни был ярко-алым: внутри горел свет. Распахнув дверь, я увидел мачеху: она стояла на коленях и голыми руками выбирала осколки из лужи на полу. Я тут же почувствовал себя виноватым: надо было зайти сегодня к ней, а я забыл. Ее запястье было перетянуто эластичным бинтом.
– Урсула, ты в порядке?
– Тео! Ну как, держишься? – ответила она и улыбнулась так широко, словно мы встретились в чьей-нибудь гостиной. Бриллиантовые серьги-капельки сверкали в ярком электрическом свете, красная помада размазалась по зубам. Зато платье на ней было черное и такое мрачное, как будто она наконец собралась на похороны.
– Что случилось?
– Ничего страшного, дорогой. Просто я разбила бутылку.
В коридоре раздались шаги, и на пороге кухни появилась Глория, няня Тедди, в пушистом розовом халате.
– Ой, миссис Трэкстон! Вы в порядке?
– Да в порядке, в порядке. Просто ungeschickt, как мне неустанно напоминает мой муж. – Урсула хотела сказать «неуклюжая». По-английски она говорила с акцентом, но так свободно, что люди обычно принимали ее за британку, а немецкие словечки слетали у нее с языка, только если она была пьяна в стельку.
– Давайте я уберу, – предложила Глория.
– Не надо, я сам, – отказался я. – Я так благодарен вам за все, что вы сделали сегодня, Глория… Вы даже не представляете, как много это для меня значит.
Глория подалась ко мне.
– Она все время приходит, – прошептала она. – Наверное, ваш отец урезает ее запас. – И, окинув Урсулу встревоженным взглядом, вернулась к себе.
Лужа вина растекалась по итальянскому кафелю. Я стал искать ведро и швабру, но не нашел.
– Там, в чуланчике, есть щетка с совком, – сказала Урсула так уверенно, как будто в этом доме жила она, а не я.
Я принес щетку и прибрался как мог. Пока я был занят, Урсула достала из холодильника вторую бутылку, аккуратно вынула пробку и наполнила стакан.
– Как твое запястье? – спросил я. – Отец говорил, что ты упала сегодня утром.
– Да, споткнулась и упала, – ответила Урсула. – Ничего страшного, обычное растяжение. Отец наверняка сказал тебе, что я была пьяна, но я была трезвая. Почти. Просто очень расстроилась из-за Кэролайн.
– Хорошо, что это было просто растяжение. Тебе надо быть аккуратнее.
– Это я должна спросить у тебя, как ты себя чувствуешь, дорогой, – сказала Урсула и надолго приложилась к стакану с шабли.
Моя
– День был очень долгий, – сказал я.
– Долгий день, долгая неделя, долгий год, – подхватила Урсула. – Тянется и тянется, конца не видать, правда?
Не спрашивая, она взяла с полки второй стакан и плеснула в него вина для меня.
– Нет, спасибо.
– Зря отказываешься, тебе еще пригодится, – сказала она. – А ты что сделал с рукой?
Мачеха была права; я сделал долгий глоток. Что меня всегда поражало в Урсуле, так это ее наблюдательность: даже пьяная в дым, она замечала каждую мелочь.
– Это отец тебя прислал?
– Вот еще. Я перед ним не отчитываюсь.
– А я всегда думал, что ты отчитываешься перед Клаусом. – Урсула приходилась младшей сестрой Клаусу фон Штрому, бизнес-партнеру моего отца. Они были как инь и ян: отец – общительный весельчак, Клаус – суровый молчун.
– Перед братом, этим засранцем? – Припечатав брата таким словечком, Урсула изящно выгнула бровь. – Уверена, он на это рассчитывал, когда я выходила замуж за твоего отца. Все мужчины думают, что женщины существуют только для их удобства. Arschl"ochen! [6] – Она сделала еще один большой глоток. – Так что у тебя с рукой, дорогой?
6
Придурки! (нем.)
– Погасил свечку сегодня утром, в церкви.
– Одну?
– Несколько.
Урсула допила вино и поставила пустой стакан на стол.
– Я думала, ты с этим давно покончил.
– Так и было. До сегодняшнего дня. – Я не врал; я перестал жечь и резать себя, когда родился Тедди. А в последние два года – с тех пор как я ушел из семейного бизнеса – мне даже думать об этом некогда было.
– Ты снова принимаешь наркотики?
– Нет. После клиники – ни разу.
– Я рада это слышать. – Урсула налила себе еще. – Потому что, когда ты это делал, было кошмарное время для всех нас.
– Я знаю, – тихо ответил я. Мы помолчали с минуту. – Мне надо у тебя кое-что спросить, Урсула. Кэролайн когда-нибудь спрашивала тебя о моей первой жене?
Мачеха грустно кивнула:
– Спрашивала. Месяца три назад. Мне показалось, она темнит.
– В каком смысле? – спросил я, прикидывая в уме сроки. Кэролайн впервые заговорила о разводе два месяца назад, но так и не объяснила, почему он ей вдруг понадобился.
– Она несколько раз приходила в дом твоего отца, искала фотографии… – Урсула пригубила бокал. Они с отцом жили в громадном особняке через дорогу от нашего, но мачеха почему-то упорно называла его «дом твоего отца». Дом, в котором жили мы с Кэролайн, был их свадебным подарком нам. – Однажды, когда мы с ней были одни, она вдруг спросила меня: «А где альбом с фотографиями с первой свадьбы, Тео?»