Знахарь-2 или профессор Вильчур
Шрифт:
Зато Люция сразу и без труда снискала общую симпатию. Ее искрящаяся молодость и непосредственность в общении с людьми вызывали уважение. Даже Зоня, которая вначале предполагала, что эта докторша представляет конкуренцию для нее в притязании на руку Вильчура, увидев ее, успокоилась. Разница в возрасте профессора и Люции казалась Зоне достаточной гарантией безопасности.
Благодаря усилиям старого Прокопа ремонт пристройки быстро закончили, и Вильчур с Емелом переехали на мельницу. Люция оставалась в городке. Она сняла у пани Шкопковой комнату, которую
Весть о прибытии "знахаря" быстро разнеслась по округе и по всему району. Возле мельницы Прокопа Мельника снова стали собираться телеги с больными из ближайших и более отдаленных деревень. Слава Вильчура за время его отсутствия не угасла; напротив, она выросла еще больше, а история его жизни стала почти легендой, украшенной самыми фантастическими дополнениями. Ему уже приписывали не только чудодейственные качества, в нем видели тайного посланника неземных сил, поэтому его возвращение приняли почти с религиозным экстазом. Мужики, независимо от вероисповедания, уже во дворе снимали шапки, и ни один не смел крикнуть или даже громко заговорить. Прием начинался с раннего утра и с небольшими перерывами продолжался почти до захода солнца.
Уже спустя несколько недель Вильчур убедился, что запасы его аптечки иссякают довольно быстро и нуждаются в значительном пополнении. Новые закупки потребовали солидных расходов. Взвесив все, Вильчур понял, что для оборудования хотя бы маленькой больницы у него не хватит денег.
— Вы знаете, — обратился он однажды к Люции, — мне кажется, что из нашей больницы ничего не получится, а вы будете вынуждены жить в Радолишках постоянно, потому что здесь ведь нет места.
— Я не жалуюсь на жизнь у этой добродушной женщины, — спокойно ответила Люция. — А что касается места здесь… оно нашлось бы для меня, если бы жители мельницы были более гостеприимны. Профессор возмутился:
— Ну что вы говорите! Они могут служить примером гостеприимства.
Она засмеялась.
— Да я не о них… Вильчур все еще не понимал.
— Не о них? Тогда о ком же?
— Я не говорю о постоянных жителях мельницы, только о новых.
Она посмотрела ему в глаза.
Вильчур понял и, смущенный, отвернулся. Чтобы поскорее уйти от этой деликатной темы, он сказал:
— Видите ли, я не предусмотрел такого большого наплыва пациентов и расхода лекарств. Некоторые, к сожалению, очень дороги… Ну, и сейчас я вынужден, конечно, попрощаться с надеждой построить больницу…
Он был искренне огорчен этим, так как, действительно, часто привозили больных, за которыми следовало наблюдать по нескольку дней перед операцией или после нее. К счастью, лето в тот год было теплым, и пациенты могли ночевать под открытым небом на телегах или в сарае.
Как-то Прокоп, идя вечером в городок вместе с Люцией, спросил ее:
— А что это профессор такой мрачный последнее время?
— Переживает, что у нас недостаточно денег для постройки больницы, — объяснила Люция.
Прокоп удивился:
— Да?
— Был богатый, но богатство его не интересовало. Часть пораздавал, остальное забрали, и осталось немного.
Прокоп ничего не ответил и глубоко задумался. Несколько дней он ходил молчаливый. Наконец, велел Виталису запрячь коня в бричку и, ничего никому не сказав, уехал. Возвратился он только вечером, а на следующий день все повторилось. Все на мельнице были заинтригованы поведением Прокопа. Возникали разные домыслы, но никто не осмелился спросить его прямо, а сам он не торопился объясняться.
Больше всех маневрами отца был обеспокоен Василь. Неизвестно откуда зародилось в нем предположение, что тут замешана его особа, что отец осуществляет свои таинственные походы в поисках будущей невестки. Зная взгляды отца, Василь был заранее уверен в том, что выбор отца придется ему не по вкусу. Однако, воспитанный с детства рукой Прокопа, рукой твердой, сильной и неуступчивой, он просто не представлял себе, как устоять против воли отца. Здесь могли подействовать только убеждения, к тому же убеждения человека, с чьим мнением отец захотел бы считаться.
Результатом этих беспокойств Василя стало то, что однажды вечером, когда уже больные разъехались, он постучал в дверь пристройки. Вильчур как раз занимался инструментами. Емел расставлял на полках бутылки и банки.
— Ну, что скажешь, Василь? Как там, много сегодня было помола? — спросил Вильчур.
— Где там, немного. Ясно, как весной. Весной зерна меньше, зато больных больше. Голодного быстрее хворь хватает.
Воцарилось молчание.
— Садись, Василь! — пригласил Вильчур. — Есть, наверное, у тебя ко мне какое-то дело?
— Дело не дело… — Василь почесал заухом. — Вот, поговорить хотел, совета попросить.
— Совета? — Вильчур посмотрел на него. — Что же я могу тебе посоветовать?
Василь посмотрел на Емела и, помедлив, сказал:
— Такие секретные дела…
Вильчур усмехнулся.
— Ну, хорошо. Сейчас я закончу и пойдем к лесу. Мне нужно посмотреть, зацвел ли чабрец, а по дороге и поговорим.
Емел откликнулся, казалось, безразличным тоном:
— С удовольствием буду вас сопровождать. Люблю чабрец и секретные дела. А здесь у меня уже нет работы…
Выдержал паузу и добавил:
— Правда, сегодня еще следовало бы сделать настойку из тех валерьяновых корней, но какой-то пьяница выпил весь спирт и в доме нет ни капли. Значит, пойду с вами.
Василь кашлянул.
— Хм… У матери там еще полбутылки есть.
— Есть?.. — заинтересовался Емел. — Вот времена настали, что даже матери вместо молока спирт держат. Но как же, мой дорогой Рох Ковальский, я добуду у твоей благородной матери эту жидкость? Эта женщина такая неотзывчивая и готова заподозрить меня в какой-то личной заинтересованности по отношению к этому картофелю в жидком состоянии. Могу ли я довериться твоей ловкости, юноша, и вручить тебе функцию транспортировки упомянутой бутылки?