Знахарка
Шрифт:
– Сколько ты будешь меня мучить, сколько ты будешь не слушаться меня! – тряся дочь, повторяла она и, быстро повернув молчавшую девочку, пару раз шлепнула по тому месту, где под дождевиком угадывалась попка.
Рев, не менее яростный, чем ее вспышка, заполнил комнату под потолок.
– Все, ты меня не любишь! – орала Ариша, и злые слюни летели от нее в разные стороны. – Лучше мне умереть! Лучше отдай меня папе, чем так истязать!
– Замолчи!
– Зачем ты меня родила!
– О, Господи! Да по ошибке!
– Что?! Тогда убей меня!
Девочка вырвалась, бросилась вон из маминой спальни, влетела в детскую и закрыла дверь, рыдая и прижимая дверь своим телом.
– Ариша, – Ольга уже жалела о своей вспышке. – Аришка.
Рев и причитания, приглушенные дверью, были ей ответом.
– Арина!
За дверью притихли.
– Доченька.
В ответ – тишина.
– Ну, миленькая, солнышко.
– Да, сперва «зачем родила», а теперь – солнышко! Так ты – значит?
Голос дрожал от праведной обиды.
– Ну… ну… я погорячилась.
– А зачем родила? Ты сказала – по ошибке.
– Ну не выводи.
– По ошибке… ошибочка, да, значит?
– Ну, Ариночка, родненькая. Если твоя мама опоздает на работу, твою маму уволят.
– Вот и хорошо. В садик ходить значит будет не надо.
– Глупости. А кормить нас кто станет?
– Папу домой вернешь.
– Что? Где ты этого нахваталась?
– Знаю, я не маленькая.
– А вот и маленькая.
– Я взрослая!
– О, Господи.
Ольга с силой толкнула дверь, и та открылась. А Ариша, посторонившись, смотрела на мать, сумрачно, как грозовое небо.
– Ну извини, ладно? Давай мириться, – Ольга наклонилась над дочерью. – Мир?
– Война.
– Ну. Родненькая…
– Не подлизывайся. С тебя штраф. Я тебе эти твои слова никогда не забуду.
– Какие слова?
– Что родила по ошибке. Я думала – я желанная.
– О, Господи! Да конечно! Я знаешь, как тебя ждала.
– Знаю. Вон – детдома переполнены таких желанных, – голос девочки дрогнул от жалости к себе.
– Маленькая моя!
Ольга порывисто схватила надутую дочь и стала ее насильно обнимать и целовать.
Та отворачивалась, пыхтела и наконец, оттолкнувшись от матери, проговорила:
– Ладно уж, давай мириться, пока я добрая… Мирись, мирись и больше не дерись…
– Если будешь драться, я буду кусаться, – закончила мать.
И они, соприкоснувшись лбами, рассмеялись.
– А штраф тебе – торт. «Полено».
– Принято. Ну, поехали?
– Поехали. Как он мне осточертел, этот садик.
– Мне – тоже.
– Может бросим?
– Нельзя. Мне же на работу…
– Слышала уже. Не хочешь папу, так найди себе другого, нового. Все так делают. И работать потом не приходится.
– Что за чушь. И кто нам с тобой нужен?
– Никто. Нам просто деньги нужны и побольше.
– Ну и разговоры. И кто тебя этому учит?
– Жизнь.
Ольга в это время, за разговорами, быстро одевала девочку: розовая курточка, малиновые ботинки. А та даже не сопротивлялась, увлекшись.
– Вон, Нинкина мама нашла себе Денежный Мешок, и Нинка больше в садик не ходит. Мам, а где их находят, Денежные Мешки? А если деньги взять, а Мешок снова потерять, так можно? А то Ирка говорит, что нельзя. Может можно все-таки? Или нет? Если его потеряешь, что он, деньги назад заберет, что ли?
Так они выскочили из дома, заперли все замки, побежали к метро, и все же не решили самый больной вопрос современной жизни.
В вагоне электрички Ариша притихла, потому что была девочкой воспитанной и знала, когда можно говорить, а когда – нет.
В вагоне было много народа, ребенку было неудобно. И Ольга старалась придерживать дочку, в который раз обещая себе перевести ее в другой садик, поближе, но до школы оставалось всего пять месяцев, и отрывать ребенка от привычной среды не хотелось.
В автобусе им повезло больше, они стояли возле окна, и Ариша могла смотреть через стекло на обгоняющие их машины.
«Это как папина, – думала она. – Это, как Иришина».
И девочка мечтала, что, когда вырастет, у нее будет тоже своя машина: поярче и покрасивее.
Автобус проехал три остановки. Люди толкались, продвигаясь вперед. Наконец Ольга, подталкивая Аришу перед собой, миновала турникет и спустилась по ступенькам вниз.
Как хорошо было на воле. Здесь гулял ветер, сгибая голые ветви деревьев и кустов. Дождь перестал, и Ольга не стала доставать из сумочки ни свой зонт, ни дочкин, а просто натянула Арише шапочку пониже на уши, а себе подняла воротник.
Летом эта местность утопала в зелени, создавалась иллюзия дикой природы. Но сейчас все вокруг было сыро, грязно, и позабытые весной остатки снега у стволов упорно не таяли: серые и пористые, они походили на саму старость – надоели всем и были в тягость даже себе, мечтая, наверное, снова стать водой, вознестись в небо и слиться с дождем.
Здание садика, отреставрированное в соответствии с современным дизайном, неестественно светилось стеклом и пластиком. Летом, увитое плющом, оно так не бросалось в глаза, как сейчас, посреди этой серости. И высокий решетчатый забор, и открытая калитка в нем – все только подчеркивали грусть и уныние. Казалось даже, что снова пришла осень.
Ольга чувствовала осень душой так же явно, как запах хвои, снова повеявший на нее от этого здания.
Она, не задумываясь, достала из кармана куртки телефон и посмотрела время: доходило девять. Она опаздывала. Раздраженная, она тянула дочь за собой.