Знак четырех. Собака Баскервилей
Шрифт:
Расскажу вам, как умер Морстен. Он многие годы страдал болезнью сердца и всячески это скрывал. О ней знал только я один. В Индии, благодаря удивительному стечению обстоятельств, у нас в руках оказалось огромное богатство. Я перевез сокровища в Англию, и тем же вечером, когда Морстен вернулся на родину, он явился ко мне за своей долей. Со станции Морстен пришел пешком, в дом его впустил мой преданный слуга Лал Чаудар, ныне покойный. Мы с Морстеном заспорили, как делить клад, между нами завязалась перепалка. Морстен в порыве гнева вскочил с кресла, как вдруг схватился за грудь, изменился в лице и упал навзничь, ударившись головой о край ларца с сокровищами. Когда я над ним наклонился, то с ужасом увидел, что он мертв.
Я долго просидел в полном оцепенении, не зная, что делать. Первым порывом
Я все еще предавался раздумьям, когда, подняв глаза, увидел в дверном проеме своего слугу Лала Чаудара. Он бесшумно скользнул в комнату и запер дверь на засов. „Не бойтесь, сахиб, никто не узнает, что вы убили его. Давайте его спрячем, и дело с концом“. – „Я его не убивал“, – запротестовал я. Лал Чаудар покачал головой и улыбнулся. „Я все слышал, сахиб, – сказал он, – я слышал, как вы ссоритесь, я слышал удар, но на моих устах печать молчания. В доме все спят. Давайте вместе унесем его“. Слова Лала Чаудара придали мне решимости. Если мой собственный слуга не верит в мою невиновность, смогу ли я убедить двенадцать безмозглых торговцев на скамье присяжных? В ту же ночь мы с Лалом Чаударом избавились от тела, и несколько дней лондонские газеты только и делали, что обсуждали таинственное исчезновение капитана Морстена. Вы видите, что все это вряд ли можно поставить мне в вину. Я виновен только в том, что мы спрятали не только тело, но и сокровища. Я присвоил долю Морстена, поэтому мне хочется, чтобы вы вернули дочери Морстена долю, которая ей причитается. Наклонитесь пониже и слушайте. Сокровища спрятаны…»
Но тут чудовищная гримаса преобразила лицо отца, глаза его дико выкатились, нижняя челюсть отвалилась, и он завопил голосом, который мне никогда не забыть: «Прогоните его! Ради бога, прогоните!» Мы проследили за взглядом отца и обернулись к окну. Из темноты на нас смотрело чье-то лицо, белел прижатый к стеклу кончик носа. Виднелась запущенная борода, горевшие злобой глаза источали лютую ненависть. Мы с братом кинулись к окну, но человек исчез. Когда мы вернулись к отцу, его голова поникла, сердце перестало биться.
Той ночью мы обыскали сад, но не обнаружили никаких следов постороннего, кроме единственного отпечатка ноги на цветочной клумбе под окном. Если бы не этот отпечаток, можно было вообразить, будто свирепое лицо нам почудилось. Вскоре, однако, появилось еще одно, более убедительное доказательство, что вокруг нас плетется какая-то тайная сеть. Утром окно в комнате моего отца нашли распахнутым, шкафы и ящики стола были перерыты, а к груди отца прикреплен клочок бумаги с нацарапанными на нем словами: «Знак четырех». Что означала эта фраза, кем мог быть наш тайный визитер, мы так и не узнали. Из вещей отца ничего не пропало, хотя все в комнате было перевернуто вверх дном. Мы с братом, естественно, связали это происшествие со страхами, которые всю жизнь преследовали отца, но все случившееся по-прежнему остается для нас совершенной загадкой.
Шолто умолк, чтобы снова разжечь свой кальян, и несколько минут задумчиво пускал клубы дыма. До того мы все сидели недвижно, погруженные в его необычайный рассказ. Когда Шолто коротко описал смерть отца, мисс Морстен смертельно побледнела, и я начал опасаться, что она упадет в обморок. Впрочем, она овладела собой, выпив стакан воды, который я налил ей из венецианского графина, стоявшего на боковом столике. Шерлок Холмс с отсутствующим видом откинулся на спинку кресла, прикрыв заблестевшие глаза. Глядя на него, я вспомнил, как не далее чем сегодня он горько жаловался на банальность существования. Наконец-то перед ним встала загадка, для решения которой понадобится вся его проницательность. Мистер Таддеус Шолто оглядывал нас с явной гордостью за то, что сумел так поразить своих слушателей. Затем, перемежая слова затяжками из своей громадной трубки, продолжил:
– Вы можете представить, как взволновали нас с братом слова отца о сокровище. Неделями и месяцами мы перекапывали сад из конца в конец и ничего не находили. Нас сводила с ума мысль, что указание на тайник уже было готово сорваться с его губ, но этому помешала смерть. О размерах пропавшего богатства можно было судить по четкам, которые он нам показал. Относительно этих четок у нас с Бартоломью завязался спор. Жемчужины явно обладали большой ценностью, и ему не хотелось с ними расставаться: говоря между нами, друзья, брат отчасти унаследовал отцовский изъян. К тому же он считал, что, если мы отдадим четки, сплетни навлекут на нас беду. Все, что я смог, – это убедить его узнать адрес мисс Морстен и посылать ей через определенный промежуток времени по одной жемчужине, чтобы она, по крайней мере, не бедствовала.
– Благородная мысль! – горячо вставила наша спутница. – Вы поступили очень великодушно.
Шолто протестующе махнул рукой:
– Мы временно распоряжались вашим имуществом. Именно так я это вижу, хотя Бартоломью не совсем со мной соглашался. У нас самих денег сколько угодно, большего я и не желаю. Кроме того, было бы проявлением дурного вкуса обойтись с молодой леди так низко. «Le mauvais gout mene au crime» [5] . Французы очень изящно выражают подобные мысли. Наши разногласия с братом по этому поводу зашли так далеко, что я счел наилучшим поселиться отдельно от него. Поэтому я и покинул Пондишерри-Лодж, забрав с собой старого слугу-индийца и Уильямса. Однако вчера я узнал, что произошло событие необычайной важности. Сокровища были обнаружены. Я немедленно связался с мисс Морстен, и нам остается только отправиться в Норвуд, чтобы потребовать нашу долю. Вчера вечером я объяснился с братом Бартоломью, так что мы будем визитерами ожидаемыми, хотя и не слишком желанными.
5
«Дурной вкус ведет к преступлению» (фр.).
Мистер Таддеус Шолто умолк, продолжая ерзать на своем роскошном канапе. Мы сохраняли молчание, размышляя над новым оборотом, который приняло это таинственное дело. Холмс первым вскочил на ноги.
– Сэр, от начала до конца вы поступали совершенно правильно, – произнес он. – Возможно, мы сумеем прояснить то, что до сих пор было непонятно, и тем частично вам отплатим. Но, как только что заметила мисс Морстен, уже поздно, и нам лучше приняться за дело не откладывая.
Наш новый знакомец аккуратнейшим образом свернул трубку кальяна и достал из-за занавески очень длинное пальто, отделанное тесьмой, с воротником и манжетами из каракуля. Несмотря на ночную духоту, он плотно застегнулся на все пуговицы и докончил свой наряд кроличьим треухом с висячими ушами, так что на виду осталась только его подвижная и остренькая физиономия.
– Здоровье у меня хрупкое, – заметил он, ведя нас за собой по коридору. – Я вынужден его беречь.
Кэб ожидал нас за оградой, и маршрут, очевидно, был заранее определен, поскольку кучер сразу пустил лошадей с места во весь опор. Таддеус Шолто говорил непрерывно, и грохот колес не мог заглушить его тонкий голос:
– Бартоломью очень умен. Как, по-вашему, он обнаружил, где находится сокровище? Пришел к выводу, что оно внутри дома, вычислил кубатуру здания и промерил все, не пропустив ни единого дюйма. Среди прочего он выяснил, что высота здания составляет семьдесят четыре фута, а если взять отдельно высоту комнат, расположенных одна над другой, сложить и добавить толщину перекрытий, которую он установил, просверлив сквозные отверстия, оказалось, что общая высота не достигает семидесяти футов. Куда-то исчезли четыре фута. Они могли помещаться только на самом верху. Бартоломью пробил отверстие в потолке верхнего этажа, и там, конечно, оказался еще один замурованный чердак, о существовании которого никто и не подозревал. А в центре его стоял ларец, опертый на две балки. Брат стащил его вниз через пробитое отверстие – и дело было сделано. По его подсчетам, стоимость драгоценностей составляет не менее полумиллиона фунтов стерлингов.