Знак четырех. Собака Баскервилей
Шрифт:
– Объяснений не нахожу, – признался я.
– Долго гадать вам не придется, – небрежно бросил Холмс. – Полагаю, ничего существенного здесь больше нет, однако не мешает проверить.
Он выхватил из кармана лупу и рулетку, опустился на колени и начал проворно ползать по комнате, тщательно изучая и сравнивая результаты измерений. Было что-то птичье в его облике: длинный тонкий нос, кончик которого едва не касался пола, глубоко посаженные блестящие глаза-бусинки. Двигался он ловко, бесшумно и стремительно, точно ищейка, взявшая след. Мне невольно подумалось,
– Нам крупно повезло! Хлопот будет куда меньше. Номер Первый неосмотрительно вляпался ногой в креозот. Глядите: сбоку этой зловонной лужицы отпечатался краешек небольшой ноги. Жидкость вытекла из треснувшей бутыли.
– И что теперь?
– А то, что этот малец у нас в руках, вот и все. У меня на примете песик, который ринется за ним хоть на край света. Любая свора гончих учует с другого края графства запах копченой селедки, а тут такой резкий запах и тренированная собака! Неизвестный член пропорции вычисляется без труда… Ответ равен… Ого! Наконец-то к нам пожаловали и полномочные представители закона.
Снизу послышались тяжелые шаги, донеслись громкие голоса, входная дверь захлопнулась с грохотом.
– Пока они еще не здесь, – сказал Холмс, – коснитесь ладонью руки этого несчастного, а потом ноги. Что вы ощущаете?
– Мышцы совершенно одеревенели, – ответил я.
– Именно. Они сведены сильнейшей судорогой, отнюдь не похожей на обычное трупное окоченение. Искаженное гримасой лицо, Гиппократов оскал, или, как выражались в старину, «сардоническая улыбка», – какой вывод напрашивается?
– Смерть наступила от сильнодействующего алкалоида растительного происхождения – наподобие стрихнина, вызывающего столбняк.
– Эта мысль сразу пришла мне в голову, как только я увидел перекошенное лицо. Войдя в комнату, я немедля принялся искать орудие, которым яд был введен в организм. И, как помните, обнаружил шип, который без особого усилия воткнули – или выстрелили им – в кожу головы. Смотрите сами: если человек сидел в кресле прямо, шип угодил в цель со стороны отверстия в потолке. А ну-ка, исследуйте шип.
Я осторожно взял колючку и поднес ее к свету фонаря. Она была длинной, острой и черной, а возле самого острия блестел засохший потек чего-то липкого. Тупой конец был обструган ножом.
– Это от местного, английского растения? – спросил Холмс.
– Определенно нет.
– Имея все эти данные, Ватсон, вы наверняка сможете прийти к верному заключению. Но вот явились регулярные войска, так что вспомогательные силы могут трубить отбой.
Шаги в коридоре раздавались все громче, и в комнату тяжелой поступью вошел грузный, дюжего сложения человек в сером костюме. У него было красное, одутловатое лицо апоплексического вида; под крохотными блестящими глазками, которыми он нас придирчиво окинул, выдавались заметно набрякшие мешки. Следом втиснулся инспектор в мундире, а за ним показался Таддеус Шолто, которого по-прежнему трясла дрожь.
– Ничего себе дельце! – воскликнул толстяк глухим, сиплым голосом. – Дельце хоть куда! А это кто такие? Дом набит до отказа, точно кроличий садок!
– Полагаю, вы должны меня помнить, мистер Этелни Джонс, – невозмутимо отозвался Холмс.
– Еще бы, как не помнить! – прохрипел тот. – Вы – мистер Шерлок Холмс, теоретик. Помню, помню! Сроду не забыть, как вы прочли нам лекцию по делу о бишопсгейтских бриллиантах – причины, следствия, выводы. Не спорю, вы навели нас на верный след, однако признайтесь теперь, что помогла вам не столько прозорливость, сколько счастливая случайность.
– Помогла простейшая логика.
– Да бросьте вы, бросьте! Не стыдитесь признавать очевидное. Так-так, а тут что стряслось? Скверное дельце, скверное! Суровые факты налицо – разводить теории незачем. Повезло, что я как раз оказался в Норвуде по другому поводу! Получил сообщение в участке. Отчего, по-вашему, наступила смерть?
– Вряд ли мне стоит здесь теоретизировать, – сухо ответил Холмс.
– Да-да. И все-таки нельзя отрицать, что иногда вы попадаете в самую точку. Черт возьми! Значит, дверь заперта. Драгоценностей на полмиллиона и след простыл. А что с окном?
– Тоже заперто, но на подоконнике есть следы.
– Ну, если окно заперто, то нечего о них и говорить. Здравый смысл есть здравый смысл. Мог случиться сердечный приступ, однако куда же делись драгоценности? Ага! Объяснение у меня есть. Порой меня вот так осеняет. Сержант, выйдите на минутку, и вы, мистер Шолто, тоже. Ваш друг, Холмс, может остаться. Что вы скажете о такой версии… Шолто сам признался, что вчера вечером был у брата. Брат скончался от приступа, а Шолто забрал сокровище с собой. Каково?
– После чего мертвец, проявив редкое благоразумие, поднялся с кресла и запер дверь изнутри.
– Хм! Неувязка… Но что подсказывает здравый смысл? Этот самый Таддеус Шолто пришел к брату, они поссорились. Нам это известно в точности. Брат Шолто мертв, драгоценности исчезли. Это нам тоже известно. Брата Шолто после ухода Таддеуса никто не видел. Постель нетронута. Таддеус явно взвинчен. Внешность его… ну, скажем так, сочувствия не вызывает. Как видите, я плету вокруг него сеть – и она начинает затягиваться.
– Вы пока что ознакомились не со всеми фактами, – заметил Холмс. – Вот эту занозу – убежден, отравленную – вонзили в голову убитого, след от нее остался. На столе, как видите, записка, а рядом с ней – довольно необычное орудие с каменной рукоятью. Как это согласуется с вашей версией?
– Согласуется в каждой мелочи, – велеречиво ответствовал тучный детектив. – Дом забит всякими индийскими диковинами. Таддеус захватил эту штучку с собой, а если она отравлена, то совершить убийство с ее помощью любому не составило бы труда. Записка – фокус-покус, чтобы отвлечь внимание. Единственный вопрос: каким образом Таддеус отсюда выбрался? А! Ну конечно же, через дыру в потолке.