Знак четырех
Шрифт:
Осиротелая мать жила на окраине в маленьком доме, где царил образцовый порядок. Старушка была совершенно убита горем и не могла ничем нам помочь, но рядом с ней оказалась молодая девушка с очень бледным лицом, – она представилась нам как мисс Вайолет Уэстбери, невеста покойного и последняя, кто видел его в тот роковой вечер.
– Я ничего не понимаю, мистер Холмс, – сказала она. – С тех пор как стало известно о несчастье, я не сомкнула глаз, день и ночь я думаю, думаю, доискиваюсь правды. Артур был человеком благородным, прямодушным,
– Но факты, мисс Уэстбери…
– Да, да. Я не могу их объяснить, признаюсь.
– Не было ли у него денежных затруднений?
– Нет. Потребности у него были очень скромные, а жалованье он получал большое. У него имелись сбережения, несколько сотен фунтов, и на Новый год мы собирались обвенчаться.
– Вы не замечали, чтоб он был взволнован, нервничал? Прошу вас, мисс Уэстбери, будьте с нами абсолютно откровенны.
Быстрый глаз моего друга уловил какую-то перемену в девушке – она колебалась, покраснела.
– Да, мне казалось, его что-то тревожит.
– И давно это началось?
– С неделю назад. Он иногда задумывался, вид у него становился озабоченным. Однажды я стала допытываться, спросила, не случилось ли чего. Он признался, что обеспокоен и что это касается служебных дел. «Создалось такое положение, что даже тебе не могу об этом рассказать», – ответил он мне. Больше я ничего не могла добиться.
Лицо Холмса приняло очень серьезное выражение.
– Продолжайте, мисс Уэстбери. Даже если на первый взгляд ваши показания не в его пользу, говорите только правду, – никогда не знаешь наперед, куда это может привести.
– Поверьте, мне больше нечего сказать. Раза два я думала, что он уже готов поделиться со мной своими заботами. Как-то вечером разговор зашел о том, какое необычайно важное значение имеют хранящиеся в сейфе документы, и, помню, он добавил, что, конечно, иностранные шпионы дорого дали бы за эту военную тайну.
Выражение лица Холмса стало еще серьезнее.
– И больше он ничего не сказал?
– Заметил только, что мы несколько небрежны с хранением военных документов, что изменнику не составило бы труда до них добраться.
– Он начал заговаривать на такие темы только недавно?
– Да, лишь в последние дни.
– Расскажите, что произошло в тот вечер.
– Мы собрались идти в театр. Стоял такой густой туман, что нанимать кеб было бессмысленно. Мы пошли пешком. Дорога наша проходила недалеко от Арсенала. Вдруг Артур бросился от меня в сторону и скрылся в тумане.
– Не сказав ни слова?
– Только крикнул что-то, и все. Я стояла, ждала, но он не появлялся. Тогда я вернулась домой. На следующее утро из департамента пришли сюда справляться о нем. Около двенадцати часов до нас дошли ужасные вести. Мистер Холмс, заклинаю вас: если это в ваших силах, спасите его честное имя. Он им так дорожил!
Холмс печально покачал головой.
– Ну, Уотсон, нам пора двигаться дальше, – сказал он. – Теперь отправимся к месту, откуда были похищены документы.
– С самого начала против молодого человека было много улик. После допросов их стало еще больше, – заметил он, когда кеб тронулся. – Предстоящая женитьба – достаточный мотив для преступления. Кадогену Уэсту, естественно, требовались деньги. Мысль о похищении чертежей в голову ему приходила, раз он заводил о том разговор с невестой. И чуть не сделал ее сообщницей, уже хотел было поделиться с ней своим планом. Скверная история.
– Но послушайте, Холмс, неужели репутация человека не идет в счет? И потом, зачем было оставлять невесту на улице и сломя голову кидаться воровать документы?
– Вы рассуждаете здраво, Уотсон. Возражение весьма существенное. Но опровергнуть обвинение будет очень трудно.
Мистер Сидней Джонсон встретил нас с тем почтением, какое у всех неизменно вызывала визитная карточка моего компаньона. Старший клерк оказался худощавым, хмурым мужчиной среднего возраста, в очках; от пережитого потрясения он осунулся, руки у него дрожали.
– Неприятная история, мистер Холмс, очень неприятная. Вы слышали о смерти шефа?
– Мы только что из его дома.
– У нас тут такая неразбериха. Глава департамента умер, Кадоген Уэст умер, бумаги похищены. А ведь в понедельник вечером, когда мы запирали помещение, все было в порядке – департамент как департамент. Боже мой, боже мой!.. Подумать страшно. Чтобы именно Уэст совершил такой поступок!
– Вы, значит, убеждены в его виновности?
– Больше подозревать некого. А я доверял ему, как самому себе!
– В котором часу в понедельник заперли помещение?
– В пять часов.
– Где хранились документы?
– Вон в том сейфе. Я их сам туда положил.
– Сторожа при здании не имеется?
– Сторож есть, но он охраняет не только наш отдел. Это старый солдат, человек абсолютно надежный. Он ничего не видел. В тот вечер, правда, был ужасный туман, невероятно густой.
– Предположим, Кадоген Уэст вздумал бы пройти в помещение не в служебное время; ему понадобилось бы три ключа, чтобы добраться до бумаг, не так ли?
– Именно так. Ключ от входной двери, ключ от конторы и ключ от сейфа.
– Ключи имелись только у вас и у сэра Джеймса Уолтера?
– От помещений у меня ключей нет, только от сейфа.
– Сэр Джеймс отличался аккуратностью?
– Полагаю, что да. Знаю только, что все три ключа он носил на одном кольце. Я их часто у него видел.
– И это кольцо с ключами он брал с собой, когда уезжал в Лондон?
– Он говорил, что они всегда при нем.
– И вы тоже никогда не расстаетесь с ключом?