Шрифт:
Сергей КАЗМЕНКО
ЗНАК ДРАКОНА
ВЕСТНИК
Я проснулся еще до рассвета.
Сегодня я буду дома. Даже не верится - после стольких-то лет.
Удивительно, как я вообще заснул накануне. С вечера мне казалось, что заснуть я все равно не сумею, и одно время я даже собирался махнуть рукой на отдых и сразу же после ужина тронуться в путь. Глупо, конечно, все равно ворота города закрыты до рассвета.
Но спать здесь, в двух часах пути от него, казалось немыслимым после стольких лет разлуки. Мне думалось, что гораздо легче будет провести бессонную ночь под его стенами - я и подумать не мог о том, что смогу заснуть!
– чем здесь, в этой придорожной ночлежке.
Однако усталость взяла свое. Я прилег на пару минут передохнуть перед дорогой
Но проснулся еще до рассвета. Как раз вовремя, чтобы успеть к открытию городских ворот.
Сборы мои были недолгими. Всего-то и имущества - несколько монет в кармане да моя книга в старом мешке за спиной. Я тихо, стараясь никого не разбудить, слез с нар и вышел в соседнюю комнату. У входа за стойкой перед коптящей свечой дремал хозяин - или человек хозяина. При звуке моих шагов он приоткрыл один глаз, затем, заметив, что я несу свой мешок, проснулся окончательно, облокотился о стойку и стал неотрывно следить за моим приближением. Я подошел, опустил мешок на пол у ног, расплатился. Мы не сказали друг другу ни слова. Сунув деньги в карман, он снова сложил руки на животе и задремал. А я, закинув мешок за спину, вышел на крыльцо и тихо прикрыл за собой дверь. Мне не хотелось шуметь, не хотелось ни с кем разговаривать. Этот рассвет я хотел встретить наедине с городом, к которому столько лет рвалась моя душа.
Была еще ночь, темная и безлунная. Но небо было таким чистым и прозрачным, что света звезд хватало для того, чтобы различать пыльную дорогу под ногами. Ночлежка стояла на окраине деревни, и сразу, как только я вышел на дорогу, по сторонам потянулись серые в звездном свете поля, кое-где прерываемые черными пятнами оврагов и перелесков. Было тепло, безветренно и совершенно тихо. Даже шаги мои растворялись в этой тишине так, будто я обернул свои башмаки тряпками. В такую ночь хорошо лежать где-нибудь на вершине холма, дышать ароматами трав и смотреть на звезды. И ждать, пока одна из них не сорвется с небосвода, прорезав ночь своим огненным следом. И тогда загадать желание...
Сколько же лет я тут не был? Я ушел совсем молодым, а теперь... Кто встретит меня сегодня, кто из моих старых друзей не погиб, не умер, не убежал, как я, на чужбину? Кто из них узнает меня? Да и захотят ли они узнать? Ведь время меняет человека, и выживают всегда лишь те, кто может лучше приспособиться к своему времени. А здесь, в моем городе, время было тяжелое. Даже в самых дальних странствиях я слышал о том, какое тяжелое здесь было время. Я побывал во многих государствах и знаю, что на свете нет земли счастливых. Зато есть несчастные земли, и моя родина - одна из них. Когда-то мне даже казалось, что нет земли более несчастной и проклятой всеми богами. Но нет, это не так. Горе каждой земли имеет свое лицо, и нет смысла сравнивать их друг с другом.
Просто горе родной земли всегда принимаешь ближе к сердцу.
Я видел это горе - все те дни, что шел от границы к городу. И теперь я знаю, что вернулся не зря. Потому что я принес людям то, что может поддержать их в этом горе. Я принес им свою книгу. Если бы не она, я вряд ли решился бы возвратиться.
Я начал писать ее через несколько лет после бегства отсюда. Первые годы я не мог прикоснуться к перу, потому что меня грызла тоска, и я скитался, переезжая из одного города в другой, пересекая горы и моря, стараясь изо всех сил заглушить ее. Одно время я даже пытался вырвать эту тоску с корнем, я хотел забыть все, что связывало меня с этим городом, хотел найти себе новую родину и полюбить ее так же, как эту. Некоторым это удается - возможно, просто потому, что они не способны по-настоящему любить. Я не сумел найти покоя на этом пути, и вот через несколько лет моя тоска по родине заставила меня взяться за перо. Я начал писать эту книгу у далекого теплого моря в стране вечного лета, я писал ее, пересекая от оазиса к оазису великую пустыню Юга, ее единственную я вынес из горящих развалин Конарра, где на несколько лет нашел приют и покой, с ней, уже почти законченной, сошел на берег в Артеаге, чудом уцелев во время жестокого урагана. Но в этой книге нет ничего, ни слова обо всем этом. Потому что это - книга о моем городе, и я несу ее туда, где она нужнее всего.
Хорошо, что мне хватило денег на дорогу. И не страшно, что я войду в свой город почти что без гроша. Ведь я бежал отсюда не для того, чтобы нажить богатство, хотя и бывал богат. И возвращаюсь я не затем, чтобы жить в праздности. Я знаю себе цену и знаю, что не останусь без куска хлеба. Недаром же городской совет Артеага, узнав о том, что я собираюсь уезжать, предлагал мне возглавить строительство нового порта. Предложи они это полугодом раньше, и я бы согласился, и еще лет пять провел бы на чужбине, потому что не в моих правилах оставлять незавершенную работу. Но теперь, когда книга моя была написана, ничто, даже такое предложение, не могло уже удержать меня. Я принял окончательное решение, всего за несколько дней распродал все свое имущество и отправился в путь. Не в первый раз. Но, надеюсь, в последний. Потому что уезжать отсюда я уже не желаю, потому что не имело смысла возвращаться ради того, чтобы снова уехать.
Я шел уже больше получаса, когда небо над головой стало понемногу светлеть. Скоро, совсем скоро впереди покажется город. Надо лишь миновать рощу, что чернеет справа, забраться на холм за нею, и с его вершины я наконец увижу знакомые стены. Солнце еще не взойдет, но будет уже достаточно светло, и город внизу откроется как на ладони. Весь, со своими старыми стенами, которые, наверное, еще больше потрескались с тех пор, как я бежал отсюда, с почерневшей от времени башней ратуши - как удивился я когда-то, узнав, что она сложена из белого камня, - с Пашней дракона на холме, что возвышается в центре города, с островерхими крышами, над которыми кое-где будет виться дымок. Сколько раз эта картина вставала перед моим мысленным взором, пока я писал свою книгу!
Сколько раз проходил я в своем воображении по улочкам города, смотрел на фасады старинных его домов и вспоминал людей, которые когда-то жили в них, вспоминал истории, связанные с этими людьми, и поверял эти истории бумаге. Все это оживало в моей памяти безо всякого усилия, я и не подозревал раньше, что помню так много о своем городе. Оживало и строчками ложилось на бумагу, чтобы навечно остаться в памяти людей. Ведь память это самое драгоценное наше достояние. Пока мы помним о прошлом, пока мы можем без страха глядеть в будущее. Страх рождается из забвения, потому что оно делает людей беззащитными перед повторением прошлых ошибок, потому что прошлое, погруженное во мрак забвения, бросает мрачную тень на будущее. Я писал свою книгу для того, чтобы развеять эту тень. Я знаю кое-кому моя книга встанет поперек горла. Земля полнится слухами о том, что здесь происходит. Но я могу смело смотреть в будущее. Люди умирают, но книги их остаются. Так было всегда, значит, так будет и впредь, и никто не в силах изменить этого.
Я миновал рощу и стал взбираться на холм. За моей спиной постепенно разгоралась заря, но небо впереди еще было темным, еще пестрело точками самых ярких звезд. Скоро, совсем скоро я увижу свой город. Еще пара сотен шагов по этой пустынной предутренней дороге. Совсем, совсем немного, совсем ничего, если сравнить с дорогой, оставленной позади. Можно не спешить. Какой смысл торопиться, если цель так близка, если до вершины холма уже рукой подать? Но я все ускорял и ускорял шаги, ноги сами несли меня вперед, так, будто вернулись мои молодые годы, будто не было позади долгих лет скитаний, невзгод, одиночества и тоски.
Все это в прошлом, все это уже позади, а впереди - мой родной город. Я почти бегом поднялся на вершину холма - и замер, пораженный тем, что открылось передо мною.
Мой город лежал внизу, под холмом. Такой, каким я всегда помнил его. Окруженный старыми стенами, с башней дракона на холме, с островерхими крышами домов, над его домами и улицами, над холмом с башней, в этом сером рассветном небе зловещим знаком беды чернел знак дракона. Все поплыло перед моими глазами, земля резко наклонилась и ударила меня в грудь.