Знак «фэн» на бамбуке
Шрифт:
– Поздравляю, Ванлу, тебя повысили в чине. Ты теперь десятский, – прошептал с поклоном Мисян.
– Разговоры сейчас не ко времени, – остановил друга Ванлу. – Досточтимый учитель проводит нас, куда сказано.
Темнота растворила и этих людей.
– Шаги вроде бы, братец, или почудилось? – проговорил один из двух стражей, охранявших вход в воротную башню. В ожидании, когда наконец явится смена, оба сидели на корточках, привалясь к сигнальным барабанам. Света, падающего из бойниц, не хватало даже для боя на пальцах.
– Известное дело, почудилось, – отозвался другой. – Кто в эту пору отважится шастать по улицам, разве что духи. Да и те, верно, угомонились и спят. Скоро рассвет.
– Всё же пойду разведаю. Как бы в виновных
Солдат не успел сделать и тридцати шагов, как из темноты выдвинулась фигура темней самой ночи. Солдат хотел крикнуть, схватиться за меч. Но мгновенный удар кинжала навсегда задержал крик в груди. Чьи-то руки подхватили мёртвое тело и бесшумно опустили на землю.
– Где ты застрял, братец? – окликнул товарища второй солдат и бездыханным свалился к подножию башни. Клинок, заставивший его замолчать, вспорол сигнальные барабаны. Воины в красных повязках бросились в башню и по каменным крутым лестницам рассыпались по этажам.
– Выход к Янцзы свободен, войско идёт, – прошептал Ванлу.
– В темноте, что ли, видишь? – отозвался Мисян.
– Не вижу, а слышу. Земля гудит от топота ног.
– Всё. Ворота открыты. Полки в квартале. Конники Сюй Да изготовились, ждут на берегу. Действуй, актёр, – распорядился сотский, вынырнувший со своим отрядом из темноты.
Мисян приложил к губам сложенные свечкой ладони и закричал по-петушиному, сначала голосом старого петуха, охрипшего спросонья, затем – звонко и молодо:
– У-у-ууу-у!
У-у-ууу-у! – отозвались, не успев удивиться, петухи из ближайших дворов.
– У-у-ууу-у! – возопил через мгновение неслаженный многоголосный хор со всего квартала.
Ворота, ведущие в город, положено открывать с первыми петухами. Ударил утренний барабан. Обитые железом створы дрогнули и медленно отъехали в стороны, впервые, сколько стояли, открывшись до света. Тотчас раздались тревожные крики. Со всей мочи забили в барабаны сигнальщики. Но было поздно. В ворота хлынуло войско «Красных повязок», неся за собой первый, почти ещё не приметный отблеск зари.
Однако взять город с налёта не удалось. Лишь малая брешь была пробита в оборонительных укреплениях. Ворота вели в мощённый плитами двор, упиравшийся в новую стену, не такую высокую, как внешнее ограждение, но достаточно мощную, чтоб удержать напор неприятеля. Если бы солдаты из других городских кварталов могли подоспеть на помощь, то «Красным повязкам» пришлось бы скорее всего отступить. Но в том-то и дело, что расчёт Чжу Юаньчжана оказался точным, и ни один вражеский полк не получил возможность покинуть свой пост.
Поединок. Народная картинка-лубок.
Едва заря разогнала ночную тьму, глазам осаждённых предстал лес из копий, трезубцев, палиц и пятизубых вил, выросший под самыми стенами. Повязки на головах несчётного множества вооружённых людей слились в один алый поток. Казалось, будто огненная река разлилась вокруг города. Громко и гулко забили внизу барабаны. Распустились знамёна. Река забурлила, растеклась на множество рукавов. Воины в красных повязках с приставными лестницами и канатами бросились к стенам. Штурм начался одновременно со всех сторон. Сверху посыпались камни и начинённые порохом глиняные шары. Завеса из стрел повисла как туча. Лестницы падали, унося убитых и раненых. Но на место рухнувших лестниц вздымались новые. Воины в красных повязках облепили стены, словно красноголовые муравьи. Гремели боевые кличи, летели, брызгая пламенем, зажигательные стволы, взрывы катапультных снарядов грохотали с раскатом как гром.
Чжу Юаньчжан подал знак. Вестовые взмахнули флажками, и, повинуясь сигналу, по трём городским воротам, выходящим на разные стороны света, забили тараны. Воины раскачивали на цепях толстые брёвна и с яростной силой обрушивали на створы ворот. Со стен летела просмоленная горящая пакля, падали камни. Под тяжестью рухнувшей глыбы таран у южных ворот переломился, словно тростинка.
– «Осадный дом» к южной стене, – распорядился Чжу Юаньчжан.
Окружённый вестовыми командующий верхом на белом коне по кличке Гарцующий Снег руководил штурмом с вершины холма, поросшего редкими соснами. Город высился впереди неприступной тёмной громадой, светлевшей по мере того, как занималась заря. Когда на небо выкатился слепящий золотой шар и лучи разделили громаду на стены, башни, ворота и бастионы, Чжу Юаньчжан с особой ясностью понял, что в бою за Цзицин решается судьба Поднебесной, – освободится страна от захватчиков-мэнгу или согнётся в бессильном рабстве.
– «Осадный дом», – повторил командующий нетерпеливо.
«Осадный дом» – деревянная башня в три яруса, ощерившаяся стрелами, как невиданных размеров дикобраз, уже подъезжала к южной стене. Укрытые по пояс щитами на каждом ярусе стояли лучники и арбалетчики. Их стрелы без промаха разили близкую цель. Но что это? Стрелы летели в город не только снаружи, стрелы били врага со стороны домов. С площадки третьего яруса далеко просматривались огороды на пустырях и домишки бедняков, скучившиеся так тесно, что казались перекрытыми общей крышей. То в одном, то в другом месте можно было увидеть людей с луками и дротиками в руках. Кто распластался на крыше, кто встал за приотворённой калиткой.
Сами жители помогали «Красным повязкам» – а кому не известно, что та армия победит, на чьей стороне мирное население?
Победа! Победа! Вот она – сама победа ворвалась в город и несётся по улицам, сметая преграды, как в половодье река.
– Конники Сюй Да в городе! – закричали с верхней площадки.
– Конники Сюй Да в городе! – Воины внизу с новым ожесточением ринулись на стены.
– Запасные полки к воротам! – распорядился Чжу Юаньчжан.
В полдень, когда солнце выплыло на середину неба и залило землю самой жаркой своей волной, обитые железом створы главных ворот распахнулись во всю ширь. По приподнятой, вымощенной камнем дороге в город вошли войска. Впереди на белом коне ехал Чжу Юаньчжан. Люди бежали навстречу, кричали, махали платками и во все глаза разглядывали командующего. Конь под ним белизной мог поспорить со снегом на вершине горы. Таким же сияюще белым был его военный халат, перехваченный золотым поясом. Золотой шлем венчал голову. За командующим ехали военачальники и полководцы. Их серые черногривые и чернохвостые кони напоминали серую в чёрных прожилках яшму. Шли и ехали знаменосцы. На длинных бамбуковых древках развевались полотнища с тиграми, барсами, носорогами и леопардами – всеми, чья ярость неукротима и способна обратить в безоглядное бегство врага.
Следом за знаменосцами бесконечной лентой тянулись конные и пешие отряды.
В первый день третьей луны войско «Красных повязок» вступило в Цзицин.
Неизвестный художник. Процессия. Фрагмент свитка на шёлке. XIV век.
Победа на этот раз была полной. Императорских войск в Цзицине больше не существовало. Кто остался в живых, тот попал в плен, вырваться не удалось никому. Простые солдаты перешли на сторону «Красных повязок», военачальники нашли свою смерть. Незаживающей раной осталось в груди Чжу Юаньчжана предательство Чэнь Есяна. «Кормя тигра, сохраняем корень зла, – сказал он, отдавая приказ казнить пленных военачальников. – Что же касается простых мэнгу, – добавил командующий, – то они живут вместе с нами под одним небом и на одной земле. Я хочу объединить их с нашим народом, чтобы жили они наравне со всеми людьми Поднебесной».