Знак кровоточия. Александр Башлачев глазами современников

Бельфор Александр Голев, Анастасия Мурзич, Константин

Борис Юхапапов: Ты призываешь вернуться к чему-то и: начальному?

Александр Багилачев:Я призываю вернуться, но по спир; ли. В нашей музыке сейчас происходит процесс, сходны с тем, что происходил в музыке западногерманской, или музыке любой страны, не говорящей на английском язь ке. Те молодые люди - поляки, или венгры, или западны немцы - точно так же реагировали на рок-музыку, как и мь Но при условии, что им было легче это делать. Среда ра< полагала к этому, они не встречали трудностей, барьеро] Вернее, барьеры были, но только творческие. Они craj кивались только с творческими проблемами. У нас ж( прежде чем добраться до творческих проблем, нужно оi ой-ой через какую трясину продраться. И, может быть, н стоит тратить силы на то, чего мы никогда, вероятно, н достигнем. Собственно, суть пока не в формах, а в соде[ жании. И надо просто возвратиться к содержанию. Ро тоже родился не с усилителем «Фендер» в рюкзаке. О родился точно так же.

Борис Юхананов:

Заново родиться?

Александр Багила^1ев: Ну да. Мы еще даже не родились. Тс что мы делаем, это еще не рождение, это эскизы, попытк* макеты. Эмбрионы.

Борис Юханапов: Но на пути к творчеству, о котором ты говоришь, явно возникает социальный фактор, и он нам очень сильно мешает…

Александр Багилачев: Безусловно мешает. Правда, чувствуется иногда теплый ветерок, это радует, но это…

Борис Юхананов: Политика пряника и палки.

Александр Багилачев: Да, политика одного пряника и пяти палок, я бы сказал.

Борис Юхананов: И этот социальный фактор ведет к вто-ричности, к Западу… Почему они играют Запад? Это же и социальный фактор давит.

Александр Башлачев: К вот по-моему - наоборот. Фактор запретов должен натолкнуть на мысль, что не стоит. Если мы не можем делать так, как на Западе - хотя бы по формам, -то и не стоит этого делать. Надо найти содержание свое и вложить его в совершенно новые, иные формы. Как это произошло в Западной Германии - они сначала тоже стали подражать, играли на английском языке те же вещи, что и «Beatles», и «Rolling Stones», и вся эта плеяда. Потом - перешли к технологии наивного перевода. То же и у нас, и это был прогрессивный шаг - технология наивного перевода, пели о том же, о чем пели за кордоном, только по-русски -пытались перевести чуть-чуть ближе, находить свои эквиваленты, что ли… Поют там о жизни в Чикаго, а мы о жизни в Чикаго петь не будем, мы будем петь о жизни в Москве. Но это все равно не то, это не жизнь в Москве, это не жизнь Москвы, не жизнь наших улиц, не жизнь наших площадей. И тем более не жизнь третьей столицы. Вот есть Ленинград, Москва, и существует третья столица - это вся Россия. И получалась не жизнь третьей столицы, а придуманная, в общем, жизнь. Но это все естественно, это все болезни роста.

Борис Юхананов: Когда ты говорил обо всех, ты одновременно говорил и о себе. Но ведь ты не можешь существовать на энергии отказа от того, что другие не нашли. Значит, ты что-то нащупал.

Александр Башлачев: Это смело сказано, но мне кажется что я пытаюсь это делать. Я хочу связать новое содержа ние, ветер времени, ветер сегодняшних, завтрашних, вче рашних дней… Собственно, это один ветер. И одно поле И на этом поле я хотел бы найти свою борозду, бросить тудс зерно своего представления о тех или иных вещах, проис ходящих вокруг меня. И чтоб зерно дало росток. Конечно это не будет принципиально новая форма, потому что прин ципиально новые формы невозможно придумать. Это бу дет развитие прежних. Частушка и рок-н-ролл - я просто слышу, насколько они близки. Когда я слушаю Боба Дила на, я слышу в нем русскую песню, и не только русскую на родную песню, а просто слышу в нем корень и вижу что от этого корня идет. Почему негритянская музыка нам близка мы же никогда не были в Африке… Но мы чувствуем, чтс это естество, что это не искусство, что это не придумано Главное, чтобы пела душа. А там будет видно, какая тво* душа. Ты не думай о том, как это - петь, заставь петь свою душу, и все. Как бы она ни спела, это окажется верным. Есл* она будет брать чистые ноты, и ты не будешь ей мешать И я не придумываю форм, тут поиск-то нерациональный рациональный обязательно приведет в тупик.

Борис Юхананов: У тебя есть чувство отпущенного вре мени?

Александр Башлачев: Отпущенного мне времени?

Борис Юхананов: И тебе, допустим.

Александр Багилачев: Я бы сказал так. Я бы сказал, что нуж но туже вязать нить времени, ту, которая связывает каждо го из нас со всеми и со своим временем. Если ты ее потеря ешь, то все. А, собственно, любой нечестный поступок любая спекуляция ведет к потере.

Борис Юхананов: В чем содержание спекуляции?

Александр Багилачев: Содержание в том, что люди не отве чают себе на вопрос «зачем?», просто бегут от этого вопро са. Потому что стоит только поставить вопрос - «зачем?», -и все. Может оказаться, что действительно незачем. Просто незачем и пора идти домой и задуматься.

Борис Юхананов: А с чем связано у тебя это «зачем»?

Александр Башлачев: Совершенно с конкретным понятием.

Борис Юхананов: Выговорить эту жизнь?

Александр Багилачев: Нет. Жизнь так прекрасна, жизнь так велика, что ее никогда никто не выговорит.

Борис Юхананов: Но разве искусство не бесцельно?

Александр Башлачев: Конечно, нет. Искусство связано с любовью. Ты должен делать то, что ты любишь. Любить то, что ты любишь в этой жизни, и об этом петь. Ты не можешь врать в любви. Любовь и ложь - несовместимые вещи. Если я люблю, я стараюсь находить те слова, которыми мне не стыдно говорить о своей любви.

Борис Юхананов: Но там, где любовь,

там же и ненависть.

Александр Башлачев: Ненависть - это особенная любовь. Любое чувство замешано на любви, и тот же страх… Любое чувство так или иначе представляет из себя ту или иную форму любви. Ненависть - это просто оскорбленная любовь. И нужно петь о любви, о любви к жизни…

Или о нелюбви. Но факт тот, что ты готов бы полюбить, да вот, к сожалению, пока не можешь. Что-то не позволяет, совесть тебе не позволяет любить те или иные вещи, пока они находятся в том виде, в котором они находятся. Не стоит мутить воду в себе. Любовь, она может быть сколь угодно грубой, сколь угодно ненавистью, жесточайшей даже ненавистью, но это не будет жестокостью. Жестокость только тогда, когда нет выхода. Ты сколько угодно можешь ткнуть человека лицом в ту грязь, в которой он находится, вымазать его в том дерьме, в котором он сидит. Но потом ты должен вывернуть его голову вверх и показать выход, дать ему выход. И это зависит от тебя и от того, насколько он тебя поймет. Ты обязан говорить так, чтобы тебя поняли те, на кого ты собираешься повлиять. Ты обязан делать так, чтобы поняли тебя и поняли твою любовь.

Ты должен заразить своей любовью людей, дать понять людям, плохим людям, что они тоже хорошие, только еще не знают об этом. Я говорю о себе, потому что я очень люблю жизнь, люблю страну, в которой живу и не мыслю себе жизни без нее и без тех людей, которых я просто вижу. Я всех люблю на самом деле, даже тех, кого ненавижу. Едва ли я смогу изменить их своими песнями, я отдаю себе в этом отчет. Но ничего не проходит бесследно. И пусть это будет капля в море, но это будет моя капля и именно в море. То есть я ее не выпью сам. Если я брошу свое зерно, и оно даст всходы, и будет не одно зерно, а - сколько там в колосе зерен, десять, или тридцать, или пятьдесят, - я считаю, что прожил не зря. Это и есть цель. Я пытаюсь, слушая свою душу, не глушить ее и петь так, как поется. И ничего не придумывать. Это моя беда, если есть цель, и не поется. Так бывает, потому что не всегда хватает таланта сочинять музыку, стихи и заниматься творчеством. Но это невероятно вредный предрассудок - связывать любовь и талант со сферой искусства. Все, что сделано без любви, не нужно жизни. Ты хочешь делать музыку, а у тебя это не получается. И тут нечего плакать. Просто надо понять, что это не твое место, и найти свое. Не знаю, где, но там, где не хватает честных людей, а честных людей не хватает везде. Если ты чувствуешь в себе любовь, ты люби и рассказывай о ней. Если ты что-то ненавидишь, а, как мы поняли, это тоже любовь, рассказывай об этом. Но честно, слушая себя, не пытаясь придумывать какие-то немыслимые образы, совершенно самопаловые культуры создавать. Жизнь есть жизнь, и она не простит тех, кто думает о ней плохо. Только тех она не простит. Жизнь свое возьмет. И поэтому мне не нужны песни, в которых я не слышу любви. Это пустые песни, даром убитое время, даром прожженная жизнь. Это называется «коптить небо», действительно сжечь себя, свою энергию, свои дрова, но сжечь их впустую. Ничего у тебя на плите не стояло, и ты просто прокоптился. Это и называется «коптить небо». А небо коптить не надо, его цвет нас пока устраивает.

Борис Юхананов: А из тех песен, которые ты слышишь, ты хоть где-то находишь то, что можешь взять?

Александр Башлачев: Конечно. Я очень люблю Бориса Гребенщикова, хотя мы с ним совершенно разные люди.

Борис Юхананов: Он поет о любви?

Александр Башлачев: Безусловно. Он поет о своей любви. А я уважаю любую любовь. Понимаешь? Любую.

Борис Юхананов: А у Макаревича?

Александр Башлачев: И у Макаревича тоже о любви. И у негров с Ямайки о любви. Я нахожу это у всех, у кого о любви.

Борис Юхананов: А глум может быть любовью? В наших корнях та же частушка, подчас там и глум есть, и ерничество. В наших корнях не только любовь и не только ненависть. Или только любовь?

Александр Башлачев: Не существует чистой любви во плоти. Всегда что-то примешивается. Невозможно играть на одной ноте, скажем так. Есть некая доминанта и вокруг нее масса того, что составляет из себя музыку. Любовь, скажем, как тональность. Если задать как тональность любовь, взять некую ноту - любовь, которая будет единственно верной и определяющей нотой, то все, что вокруг нее, все это и будет жизнь. Но на одной ноте ничего не сыграешь. Точно так же как одной любовью совершенно невозможно жить. Это определяющая сила, самая великая сила. Любовь в каждом из нас есть любовь к одной и той же жизни. Но в каждом из нас и все, что плюс к любви, что в тебе еще есть. Поэтому долго можно рассуждать, глум - любовь или не любовь. Это уж какой замес, какое в тебе тесто! Тесто же бывает совершенно разное, смотря для чего - пирожок испечь, или блины, или белый хлеб, или черный. Все это нужно в жизни. Но в основе все равно зерно. И любовь есть зерно, а все остальное зависит от того, какую задачу ты перед собой ставишь. И надо понять, какая задача перед тобой стоит, какая дорога тебя ведет, куда тебя дорога ведет. Она же тебя именно ведет, ведет за душу. Как тебя мама за руку ведет, так и дорога ведет тебя за душу. И ты иди, шагай.