Знак синей розы
Шрифт:
— Она на передовой была с ними. Сережу ранили два раза — в бедро и в голову. Серёжа не хотел ложиться; чуть не силой заставили его. Тоня его и на пароход провожала. Что между ними было, мне неизвестно, а только они, видно, подружились, и Сережа ей адрес свой дал, когда прощался, чтобы встретиться после войны. А пароход-то не дошёл до места назначения… Всё же Тоня решила навестить нас, когда получила здесь должность. Она ведь университет окончила, теперь врач. Ну, мы вообще рады гостю, а тем более такому. Ни у меня, ни у Васи этого нет, чтобы людей сторониться. А с Анатолием, — вдруг прибавила она, — ничего у неё не склеится. Ему разве такая нужна? Его надо крепко взять в руки. А она не умеет.
Я не стал больше расспрашивать и попрощался. Насторожённость или, лучше сказать, ощущение близости врага не покидало меня, когда я шагал в гостиницу по узкой, затенённой деревьями улице.
Впоследствии выяснилось, что в морской бригаде на самом деле была санитарка Луковская. Она участвовала в боях, имеет награды. Дальше этого поиски, начатые в Алуксне, не повели.
3
Шли месяцы. Лухманова повысили по службе, но я попрежнему работал с ним в тесном контакте. В ноябре моряки-пограничники задержали…
Впрочем, расскажу по порядку. Катер, которым командует лейтенант Троян, нёс дозор за мысом Антеи, километрах в пятидесяти южнее Алуксне. По ту сторону морской границы, в международных водах, маячили иностранные моторно-парусные суда, на вид промысловые. Разумеется, моряки не спускали с них глаз. В бинокль видно было, как с бота забрасывали сеть, вытягивали её лебёдкой. Иногда наши моряки даже определяли размеры улова. Наконец, суда стали удаляться и скрылись. Троян приказал, однако, не ослаблять наблюдения. Через несколько часов вахтенный матрос заметил при свете прожектора бревно на поверхности воды. Сдавалось, что оно плывёт быстрее, чем обычный плавник, влекомый течением. Вытащили бревно, а затем и человека, державшегося за него.
Два чувства отразились и застыли на его физиономии — удивление и злоба. Должно быть, он никак не ожидал, что его плавание к советскому берегу потерпит такой крах. Он, видимо, твёрдо верил в качество своего снаряжения, сработанного в Америке, в свою ловкость и считал успех обеспеченным.
Он сидел передо мной, нервно подёргиваясь.
Сидел и упрямо молчал.
Видал я таких. Если бы его поймали на борту судна, он стал бы уверять, что он рыбак или турист, что он потерял ориентировку в тумане, заблудился. Но его выволокли из воды. У него нашли багаж, не оставлявший сомнений в целях его путешествия, — липовый паспорт на имя Коневского, оружие, карту и объёмистую пачку советских денег.
— Я знаю, почему вы молчите, — сказал я. — Придумываете какую-нибудь ложь, чтобы выпутаться. Не поможет. Лучше выкладывайте всё. Кому эти деньги?
— Не знаю.
— Ложь.
— Не знаю, — процедил он.
На другой день он стал более разговорчивым. Признался, что никакой он не Коневский. Он — Ханс Эйдем, датчанин, живший до войны в Риге. К нам пожаловал из Западной Германии.
— Профессия?
— Я служащий фирмы. Я мирный человек.
— Вот как, — усмехнулся я. — Какая же фирма вас послала?
— Техническая контора Кромби.
— Где такая контора?
— В Бонне.
— Зачем вас послали?
Помедлив, он выговорил:
— Передать деньги.
— Кому?
— Не знаю.
— Ложь.
— Не знаю, — повторил он. — Меня не касается. Я должен был положить деньги в условленном месте.
— В каком?
— В лесу. В дупло.
— А затем?
— Больше ничего. Я очень маленький служащий, я не знаю — кому.
— Так. Сунуть в дупло и уйти? — спросил я. — Воображаете, что я поверю такой чепухе?
Но лазутчик твердил своё. Полковник Лухманов, которому я доложил об итогах допроса, сказал:
— Врёт. Открыл часть правды, чтобы легче было скрыть остальное. Вы слыхали о Кромби? Нет? Ну, в следующий раз, когда он начнёт разглагольствовать насчёт технической конторы, вы сможете поправить его. Кромби — американский майор, предприниматель и обер-шпион. Шпионаж- главный его бизнес. Вот, пожалуйста.
Раскрыв одну из своих папок, он протянул мне вырезку из немецкой газеты. Повидимому, автор корреспонденции бежал из Западной зоны в Германскую демократическую республику, бежал, полный ненависти к американским оккупантам и стремления разоблачить этих лютых врагов мира в свободной печати. Героем статьи был не кто иной, как майор Кромби, — хозяин пойманного нашими моряками нарушителя. Обстоятельно перечислялись богатства Кромби — его виллы, собрания награбленных и скупленных за бесценок картин, фарфора, приёмы в его особняке, на которых он позволял себе отпускать сентенции вроде: «Зачем нашим парням класть голову в огонь, если есть европейская шваль, довольствующаяся к тому же небольшой платой».
— Видите, Саблуков, — сказал мне Лухманов. — Наши враги даже там, у себя, за рубежом демократического мира, не могут орудовать безнаказанно. Таковы нынче времена. Всюду есть люди, обличающие вот этаких Кромби. Вспомните того англичанина, который опубликовал попавшие ему в руки записки американца Гроу — бывшего военного атташе в Москве. Какой был скандал для заговорщиков-янки! Весь мир узнал, как атташе Соединённых Штатов ездил по Советскому Союзу и выискивал цели для бомбометания.
На следующем допросе я попытался уличить лазутчика во лжи.
— Ваша контора, — сказал я, — не техническая, а шпионская. Кромби вас не выручит. Облегчить свою участь вам удастся только полным признанием.
Он злобно встретил мой взгляд.
— Я всё сказал.
— Вы знаете Зайделя?
Вопрос был неожиданный. На мгновенье он смутился. Глаза забегали.
— Какого Зайделя?
— Вопросы задаю я, — напомнил я. — Во всяком случае, нам многое известно, и мы можем проверить ваши показания. Не советую играть в прятки.
— Я не играю.
Он уже оправился. Передо мной был прежний Ханс Эйдем — весь сжавшийся в кулак, силящийся выгородить себя, не проронить ни одного уличающего признания. Но он уже выдал себя минутным замешательством.
Он кивнул. Да. Зайдель? Руперт Зайдель у них был. Но теперь его нет. Ещё весной Кромби послал его в Польшу. Там Зайдель попался.
Откровенно говоря, я почувствовал зависть к полякам, которые схватили этого преступника. Позднее мы проверили это — провал Зайделя подтвердился.
— А Карху вам известен?