Знак Ворона
Шрифт:
А с отъездом на ПМЖ? То же самое. Только вот вечеринку можно прервать. И потом снова стать хорошей девочкой. Но это вопрос того — какая у кого мера ценностей. Если блага в виде ежедневной фирменной еды и коньяка стоят того, чтобы каждую ночь брать в рот черный… значит, такова внутренняя установка.
Алиска растрогала Ваньку описанием страданий родителей ее португальца, в доме которых они ныне проживали. Суть драмы была в том, что те надрывались, строили копили, покупали, а теперь состарились и болели.
Вот незадача! И по их западному обычаю — дети должны были за проживание в родительском доме родителям деньги платить, как квартиросъемщики платят. Вот, лажа!
Алискина маман
Таланты ее причем носили какой-то мифический характер:
“Маман хорошо рисовала”… Но рисунков этих никто никогда не видал!
“Маман прекрасно во всем разбиралась и, работая чертежницей, порой заменяла иных инженеров”… Но, поговорив с этой дамою полчаса, Ваньке хотелось сунуть голову под струю холодной воды, чтобы не сойти с ума от непроходимой глупости.
“Маман — многодетная мать: она воспитала троих детей”… Это точно! Первая из них — неисправимая Алиска. Вторая — глупая и ленивая толстуха Варвара… И третье чадо — сынок Петруша, который с благословения маман в свои двадцать четыре превратился в профессионального косца — пряточника от армии… И на работу не шел — боялся, что военкомы достанут. И учиться не шел — тоже чего-то там боялся… Так все сидит на кухне — пиво пьет да курит… Маман любит рассказывать, какие мужчины за нею ухаживали. Особенно упоминается какой-то архитектор из Риги. Томно закатываются глаза, тонкой струйкой выпускается дым из ноздрей… Архитектор из Риги!.. Теперь, наверное, маман томно закатывает глаза, когда говорит знакомым, что ее старшая дочь живет в Португалии.
А он-то ей писал!
How dare IOf simple words on dutyTry glorifyYour lovely name and beautyЕще не соткана та ткань стихов,Достойных стройной статиИ дивных блеска глаз, сонету десять строфНа то едва ли хватит…Ах! И Иван наливал себе еще один стакан…
В той самой Португалии, на пляже где-то между Капо Дель Рока и Кашкайшем, из взятого Ванькиным приятелем напрокат автомобиля соотечественники Алискиного Хосе Жу-Жу, по. их национальному обычаю, украли Ванькины вещи.
Смешно вспоминать! Среди прочего был и сборник рассказов Довлатова. На русском-то языке! Зачем им? Ванька его творчеством никогда особенно не восторгался, но на днях услышал по радио “Свобода” передачу, где рассказывали о зарубежном этапе литературной деятельности почившего в бозе писателя, ну и читали при этом некоторые письма, где, в частности, Довлатов писал своему другу-издателю: “Посылаю новую вещь — вроде эссе. Тут все негодяи выведены под собственными именами…”
Ваньке тоже хотелось… Руки так и чесались, ну так и чесались…
Он нашел еще такую свою безделицу, что как-то написал для Алиски, чтоб позабавить ее. Написал про себя, каким он себя представлял…
The living beast inside meIts my cat.You’d find it lovelyHe is a friendly pet!Me and my catThe same desire both we haveTo lick ones hair,Bite ones neckAnd bend it downWhen being roundTouch with the tips ones pretty backTo scratch about masters legAnd after allTo fall asleep on roomy kneesBe tender stroked and slightly teased.Нашел
Ванька так и не состыковался с нею во времени. Разница в возрасте — не просто разница в возрасте. Это пропасть между несовместимыми культурами.
Алиска — бесстыдница. Теперь время такое, и все они, дети перестройки, напрочь лишены того, что в недавнее время в женщинах еще так явственно проявлялось… С детства Ваньке врезалось из где-то прочитанного: “Если женщина не стесняется перед тобой своей наготы, значит она тебя не любит”… Интересно, в некоторых женщинах это прослеживал он явственно. Но теперь… Но нынче, не знаешь, что и думать. Говорит: “Люблю” и ходит по квартире в чем родила мать… туда-сюда ходит… и говорит “люблю”. Алиска не признавала на окнах занавесок. Ванька ей говорил: “Там же все мужики из соседнего дома к биноклям приникли”… А она только смеялась и с зажженным светом ходила по квартире туда-сюда.
Но ночью… Он оценил. Он по достоинству оценил это окно без штор. С его луною в полнеба. С темно-серыми облаками, несущимися вдаль, как наши грехи несутся в ад, унося последние частицы нашего живого бессмертия.
У нее в постели он помнил не сколько саму — мягкую, послушную и желанную Алиску — сколько ее окно.
На шестую или на седьмую неделю великого Ванькиного пьянства снова приехали ребята от Левы Брюшного. Били бейсбольными битами. Как и обещали.
Ванька попал в дежурную больницу. На отделение травматологии.
Но чувство юмора не изменило, хоть и больно было смеяться, каждое сотрясение организма электрическим током отзывалось в четырех сломанных ребрах.
Ванька не мог удержаться от смеха, когда вспоминал эпизод из гайдаевской “Бриллиантовой руки”, где Лелик говорил: “Не беспокойся, Козлодоев, я буду бить аккуратно, но сильно…”
Эх! До чего же аккуратно бьют ребята Левы Брюшного…
Вот кабы наши бандиты еще умели бы так же аккуратно писать стихи и изобретать компьютеры! Цены бы не было русскому народу!