Знакомство по объявлению: Рассказы и стихи о любви и не только…
Шрифт:
Солнечная погода начала дня сменилась к полудню веселым ливнем, который, начавшись, вовсе не собирался заканчиваться. Рита отчитала лекцию, вернулась домой, переделала кучу дел и уже ехала на свидание, а дождь все лил.
Она вышла из троллейбуса, торопливо раскрыла зонт и только потом начала крутить головой по сторонам. Стас стоял справа от Риты под навесом остановки и напряженно всматривался в выходящих из троллейбуса. Риту под зонтом он еще не увидел.
— Привет. — Она подошла к нему, стараясь держаться спокойно.
Но, кажется, у нее это не
— Привет, — ответил Стас, не отводя своих серо-голубых глаз от зеленых Ритиных.
— Ты помнишь, что мы идем в музей? — спросила Рита, увлекая Стаса под свой зонт.
Он перехватил ручку зонта, прижался к Рите и сказал уже на ходу:
— Помню. Хотя мог бы все на свете забыть, когда тебя увидел. Ты такая красивая…
Рита попыталась скрыть очередную, теперь уже смущенно-довольную, улыбку:
— Ты лучше скажи, когда в последний раз в музее был?
— В этом? Да никогда, если честно. Кажется, нас всем классом сюда водили. Но не довели: мы с ребятами по дороге сбежали. Когда в Москве учился, сама понимаешь, сюда не тянуло. Там везде ходил: и в музеи, и в театры. А сейчас — некогда. Да и не тянет особенно.
До музея было еще метров пятьдесят. Стас основательно вымок, потому что держал зонт больше над Ритой.
— Бежим! — крикнула Рита, и они зашлепали по лужам не разбирая дороги.
— У тебя же ноги промокнут! — сообразил вдруг Стас и легко, как ребенка, подхватил Риту одной рукой и побежал быстрее (в одной руке — зонт, в другой — Рита). Она, боясь, что уронит, колотила его по спине кулаками и что-то вопила. Но очень быстро очутилась на пороге музея.
Они вошли внутрь, Стас купил билеты.
— Ой, маленькая моя, у тебя же ноги все-таки, наверное, промокли, — сказал Стас.
Он усадил Риту на диванчик, присел рядом на корточки, снял с Риты туфли (они были надеты, вопреки всем правилам, на босу ногу — ведь лето почти!) и принялся вытирать ее холодные и мокрые «лапки» (это он так сказал) носовым платком. Потом он протер изнутри туфли и неторопливо начал церемонию их надевания. Рита моментально вошла в роль Золушки и подыгрывала Стасу смущенно-томным взором, плавным выгибанием рук и вытягиванием носка маленькой (хорошо, что маленькой!) ступни.
Рите было смешно, весело и приятно. Краешком глаза она успела углядеть, что пожилая кассирша из своей стеклянной будки смотрит на них со Стасом не удивленно или с осуждением, а очень даже одобрительно: с легкой завистью и некоторым умилением. А может, Рите это только показалось.
Про выставку (она, кажется, была действительно неплохой) Рита потом и не вспоминала. А вспоминала — понятно что. Как Стас нес ее, как вытирал ей ноги своим носовым платком и как надевал туфли. «Туфельки», — сказал он тогда. Хорошо, что Рита была в легких, открытых туфлях на шпильке — они и вправду смотрятся изящно и мило. А еще он сказал «лапки». Ну это как-то не очень — просто «ножки», пожалуй, было бы лучше. А слово «лапки» как-то сразу просится в сочетание со словом «лягушечьи». Кстати, «лягушечьи» или «лягушачьи»? В словаре есть и то и другое. Но первое звучит все-таки лучше.
Они виделись почти каждый день, исключая выходные. Стас то подвозил Риту из института, то забирал после занятий с Ярославом, то вез в библиотеку.
— Когда ты работаешь, — спрашивала Рита, — если постоянно находишь время для меня?
— Ну не так уж много времени я нахожу, как ты говоришь, для тебя. Час-полтора — это много, по-твоему?
— Но ведь у тебя свои дела…
— Да. И много, честно говоря. Но на них остается еще двадцать три часа. Не забывай, что я сам себе хозяин.
— Да, — соглашалась Рита. — Это здорово, ни от кого не зависеть.
— Ни от кого и ни от чего не зависеть не получается, конечно. И от партнеров зависим. И от курса доллара. И много еще от чего.
Про свою работу Стас почти никогда ничего не рассказывал, а вот про Ритину слушать очень любил. Она и рассказывала: в красках и подробностях. Кто что сказал на кафедре, что отмочили студентки на последнем семинаре, как Руслан Огрызков (вот с какой фамилией человек живет!) все время спит на ее лекциях.
Стасу было интересно все, что касалось Ритиной жизни. Во всяком случае, он всегда об этом говорил. И часто просил что-нибудь повторить «на бис». Например, тот случай на ее защите, ну когда она фамилию с отчеством перепутала…
Пожалуйста. Перед защитой Рита здорово тряслась. Она страшно боялась, как и все, кто защищался в этом совете, «зубра» методики — Баранова Георгия Степановича. Говорили, что не бывает такого, чтобы Баранов не задал два-три каверзных вопроса. Рита готовилась. Она пыталась представить себе, за что может зацепиться Баранов, и репетировала обстоятельные ответы.
— Спасибо за вопрос, Георгий Степанович, — говорила она. — Вы, безусловно, правы, подчеркивая роль… — Ну и так далее.
Мама, однажды услышав, что Рита разговаривает сама с собой, заглянула в комнату: проверить, не поехала ли у дочери крыша перед защитой.
— Ты с кем?
— Да с Георгием Барановичем. Со Степановым, — отмахнулась Рита, продолжая выстраивать аргументацию.
— С кем? — Мама сначала удивленно вытаращила глаза, а потом начала не просто смеяться, а заливисто хохотать (на это она была большая мастерица).
Теперь пришла очередь удивляться Рите:
— Ма, ты чего?
Та, не в силах остановиться, еле выговорила:
— Ты слышала… Ты слышала, что… сказала? Георгий Баранович!
Рита посмеялась, конечно, вместе с мамой, но потом крепко задумалась. Она ведь сказала это «на автомате». А что, если на защите такое выскочит? Не называть Баранова по имени-отчеству? Но это не годится. Значит, нужно постоянно себя контролировать: Георгий Степанович, Георгий Степанович, Георгий (ну как же хочется теперь сказать «Баранович»). Не обратила бы мама внимания — и Рита бы теперь не зацикливалась на этом.