Знакомые страсти
Шрифт:
Малышка не поверила ни единому его слову.
— Хочешь сказать, с другой женщиной? — спросила она.
— Не будь, черт побери, вульгарной!
Неожиданный переход от элегической грусти к злости изумил и напугал Малышку. Она отпрянула, когда он закричал, и опрокинула его бокал с шампанским. Теперь глаза Джеймса, мгновенно высохнув, полыхали желтым огнем. Ей пришло в голову, что у него тигриные глаза!
— Вот видишь! — бушевал он. — Ты не можешь понять. Ты ничего не понимаешь, иначе не была бы такой жестокой. Ты ничего не понимаешь. Ничего, ничего!Все последние месяцы я был в отчаянии. Нет, ты ни разу не изменила своей доброте, но я возненавидел ее! Снова и снова я видел, что тебе хочется сказать: «Несчастный старик!» Ты думала только о том, как бы продлить мне жизнь, вот что значила твоя доброта. Ты не сводила с меня глаз, когда я наливал после обеда вторую рюмку бренди, ты покупала мне маргарин вместо масла. Ты обращалась со мной, как с треснувшей старинной вазой. Или как с полезной машиной, которая требует ремонта. Хороший муж, хороший добытчик — неужели это все? — Некоторое время Джеймс качался взад-вперед. — Я хочу побыть еще кем-нибудь, пока не умер, — простонал он.
Малышке пришло в голову, что он пьян. Вино за ужином, бренди потом, теперь шампанское. Или он сошел с ума? Он, Джеймс, много работал, домой приходил за полночь, выходные тоже проводил на службе. Ей вспомнилась одна из шуток, совсем не глупых, ее отца: Для мыслящего человека работа — смерть.Подавив рвавшийся наружу испуганный смешок, Малышка сказала:
— Извини.
Джеймс взял себя в руки, но это произошло не без заметного физического усилия, ибо он крепко сцепил пальцы и пару раз набрал полную грудь воздуха.
— Господи! Господи! Извини. Я не хотел. Мне не надо было злиться и упрекать тебя. В теперешних обстоятельствах у меня нет на это права! — Как ни странно, он улыбнулся ей одновременно застенчиво и лукаво и по-мальчишески виновато. Потом разжал пальцы и провел рукой по редеющим волосам. — Милая моя Малышка, глупенькая гусишка, я все испортил! А ведь мне больше всего хотелось расстаться с тобой по-дружески. Как полагается цивилизованным людям. Но суть в том, или была в том, что я понятия не имел, какой выбрать тон.Печальный, деловой, злой? Говорить тихо или громко? Если я был похож на паршивого актеришку, то лишь потому, что прежде мне не приходилось делать ничего подобного. Наверно, было бы лучше, если бы я написал тебе письмо и изложил в нем условия, на которых намерен расстаться с тобой, чтобы у тебя было время спокойно их обдумать. Как я уже сказал, мне не нужен развод. На самом деле я хочу, чтобы ты оставалась тут, в этом доме, как моя жена. Если тебя это устраивает, то тебе не придется беспокоиться из-за денег. Мне будут платить по британским меркам огромныеденьги, но, кроме этого, компания компенсирует поездки в Лондон, ведь мне придется приезжать довольно регулярно, например на конференции, так что, возможно, кое-что перепадет на содержание дома. Если ты готова время от времени принимать тут моих иностранных коллег, которых я привозил бы с собой, то можно было бы договориться о жалованье для тебя как для домоправительницы. Не могу ничего обещать, но если ты не против, я подумаю об этом. Тебе не нужно быть одной. Естественно, я не позволю себе вмешиваться в твою жизнь и в твои отношения с другими людьми. Может быть, купить собаку? Тебе всегда хотелось…
Малышка взяла бутылку и вылила остатки шампанского в свой бокал. Голова гудела. Когда же она поднесла бокал ко рту, губы у нее онемели, словно от кокаина.
— Все не так уж и плохо, правда? Если ты сумеешь приспособиться, у нас обоих будет замечательная жизнь. Я понимаю, это эгоистично, но мне нравится думать, что иногда я смогу сюда возвращаться. Домой!Не в качестве мужа, если только ты сама этого не захочешь, а в качестве любящего друга. Мы могли бы проводить вместе уик-энды или часть каникул Пэнси! По-прежнему отмечать семейные праздники. Это твой конек. Дни рождения, Пасха, Рождество. У тебя здорово получалось! — Его золотистые глаза увлажнились. — Я всегда любил твое Рождество.
Нелепость этого замечания окончательно убедила Малышку в том, что Джеймс сошел с ума. Или она сошла с ума? Встав, она поняла, что напилась. Пол уходил у нее из-под ног. И Малышка любезно проговорила, слыша свой тихий вежливый голосок словно с другого конца земли:
— Извини, Джеймс, больше я не могу. Не думай, что я хочу уклониться от разговора, но мне вправду надо лечь.
С трудом дотащившись до кровати, Малышка буквально рухнула на нее и услыхала звон пружин, когда Джеймс сел рядом.
— Бедная гусишка, как я не догадался? Тебе плохо? Может быть, пусть тебя вырвет? Как ты думаешь? Потом сразу станет легче. Я помогу тебе дойти до туалета.
— Нет, — простонала Малышка. — Нет. Пожалуйста. Я не хочу. Дай мне спокойно полежать.
Она лежала на боку, закрыв глаза, и ей казалось, что она качается на легких ласковых волнах. Потом ее поглотила душная черная бездна, но, прежде чем заснуть, она еще почувствовала, как Джеймс приподнимает ей ноги и накрывает ее прохладной простыней, говоря:
— Я поставил тут тазик, если тебя вдруг будет тошнить ночью.
И это все.
Проснулась она оттого, что он придавил ее своей тяжестью. Он не был груб и не причинил ей боли — во сне она наверняка ответила ему, раскрылась для него в своем ответном желании. Но, проснувшись, разозлилась, напряглась, отвернулась.
— Расслабься, гусишка, будь умницей, — шепнул он ей на ухо.
Но она продолжала лежать неподвижно, с закрытыми глазами, хотя где-то в самой глубине ей было приятно. И она подумала: удивительная штука — человеческое тело! Приоткрыв глаза, в утреннем сумраке она увидела прямо над собой его, не похожего на себя из-за нелепости происходящего. Во рту блестели золотые пломбы. Промычав что-то, Джеймс упал головой ей на грудь.
— Мне было хорошо, не знаю уж, как тебе, — со смехом проговорил он и откатился от нее. Потом громко и энергично зевнул. — Малышка, любовь моя. Малышка Старр. Прелестное имя. Что-что, а уж его-то ты точно получила от меня. Если бы не я, ты до сих пор оставалась бы Мэри Мадд.
Малышка вытянула ноги и, вся дрожа, устроилась на самом краю кровати, затихла. Через какое-то время она сказала то, что ей часто хотелось сказать:
— Жаль, ты не отучился глупо шутить.
Джеймс не ответил. Она привстала, опершись на локоть, и увидела, что он спит. В комнате было сумрачно, наступал новый серый дождливый день. Дождь стучал в ставни, шептался с листьями в саду, лил в открытое окно. Малышка встала, чтобы закрыть его, но, увидев мокрый подоконник, отправилась в ванную за полотенцем, а там, немного, вдруг громко — но не очень громко — сказала:
— Какого черта?
Она подняла голову и увидела в зеркале свое искаженное бледное лицо. Ни дать ни взять испуганный призрак. Малышка вздохнула и покачала головой. Потом прошептала своему отражению, как будто успокаивая ребенка:
— Тебе ведь не обязательно тут оставаться.
Слова явились сами собой, словно из подсознания, но стоило им прозвучать, и Малышка поняла, почему обратилась к себе как к маленькой и слабенькой девочке. Только таким образом она могла заставить себя действовать. Слишком сильной была в ней привычка оберегать других. А теперь не надо было никого оберегать и защищать, не было спящего в соседней комнате ребенка (всего несколько месяцев, как не было), не было даже собаки или кошки, требующих ее заботы. Ей вспомнилось, как Джеймс предложил купить собаку, и она скрипнула зубами, даже зашипела в ярости, видя в зеркале свое исказившееся лицо.
— Дурак, ну и старей теперь без меня, — сказала она, одновременно ужасаясь себе и чувствуя прилив энергии.
Сорвав с себя ночную рубашку, Малышка открыла сушилку (хотя входная дверь была заперта, у нее душа убежала в пятки, когда щелкнул замок), вытащила джинсы, белье, спортивную рубашку. Туфли на низком каблуке и плащ были внизу. Она подумала: «Что еще?» — и неожиданно на нее нахлынули нелепые детские воспоминания. Это было еще в младших классах. Несколько учениц придумали игру «Накликай беду». Они предавались ей тайно, с упоением, когда взрослых не было поблизости, и могли забыть обо всем на свете на долгие часы. Как они поступят, если случится беда: ураган, землетрясение, пожар, взрыв? Куда убегут? Где спрячутся? Что возьмут с собой? Отвечая на эти практические вопросы, они забывали о страхе. Укладывали в ранцы необходимые вещи и тщательно обсуждали, что брать с собой, а что не брать. Чаще всего спорили из-за зубных щеток, копилок и банок из-под фасоли «Heinz Baked Beans». У них было правило брать с собой одну любимую книжку, одну любимую игрушку, одно украшение, как они всерьез думали, на черный день. Тогда Малышка выбрала коралловый браслет, подаренный, когда ей исполнилось десять лет (всем девочкам было по девять-десять лет). И теперь, одеваясь в спешке и страхе, чтобы уйти от мужа, пока он не проснулся, она вспомнила об этом браслете. Где он может быть? Ее талисман. Нелепо искать его теперь, но она была уверена, что недавно он попадался ей на глаза…