Знамение пути
Шрифт:
И старейшина, опираясь на посох, тяжеловатой походкой двинулся к выходу из харчевни. Посланник – делать нечего – пошёл следом, ведя свою жертву перед собой. Парни возле двери подались в стороны, освобождая дорогу…
…И зря, поскольку Шамарган именно теперь решил проложить себе путь на свободу. Может, счёл, что чем дальше, тем труднее будет сбежать. А скорее всего – просто не ждал такого поворота событий и испугался. Ибо действовать начал, творя вещи глупые и ненужные, такие, о которых сам должен был потом пожалеть, если не совсем уже изнеправдилось сердце… – то есть так, как и свойственно людям поступать только со страху, когда отступает прочь хладнокровный рассудок и любое деяние предстаёт просто необходимым, если
Мутно-алые, окутанные дымной пеленой страха пламена намерений Шамаргана выстрелили так ярко, что Волкодав про себя успел мимолётно удивиться, как же их проморгали все прочие посетители. Парень вывернулся у мнимого охотника на беглых злодеев одним ловким движением. Выхватил откуда-то из рукава широкий нож без рукоятки и… пырнул старейшину Клеща прямо в живот…
То есть сам он нимало не сомневался, что в самом деле пырнул, потому что в такие мгновения человек склонен видеть свои действия уже довершёнными, хотя в действительности они успели сбыться хорошо если наполовину. Надо думать, стремительно воображение успело нарисовать Шамаргану ярко брызнувшую кровь и возникающее на лице Клеща изумление, смешанное с горькой детской обидой…
Но люди, мимо которых его в это время вели, увидели совершенно иное. Спустя время они рассказывали и божились и, бывало, лезли в драку с теми, кто не желал верить сказанному, – хотя бы и сказанному с призыванием самых высших Свидетелей. Но кто же в здравом рассудке сразу поверит, будто молчаливый чужеземец, невозмутимо кормивший из блюдечка ручную летучую мышь, внезапно наклонился из-за стола – и его движение рассказчики припоминали как медленное – и преспокойно вынул острый ножик у Шамаргана из кулака?.. А Шамарган при этом полетел кувырком, словно ему десять подножек разом подставили, сшиб некстати подвернувшуюся скамью – и кубарем укатился за дверь, с треском распахнувшуюся от удара?..
Но это позже, позже, когда всё утихнет и жгучие события начнут претворяться в обычную побасенку из тех, которых десять дюжин можно услышать в любом постоялом дворе. А покамест…
– Держи вора!.. – завопил лже-Посланник, сообразивший, что надо удирать вослед за дружком, пока не сделалось безнадёжно поздно. Метнулся, сыпанув мелкой пылью, бурый плащ: лицедей во все лопатки кинулся наружу. Половина посетителей харчевни сорвалась помогать ему в ловле, и с ними оба парня, приведённые Клещом. Лучше бы ты, мысленно вздохнул Волкодав, одного Мордаша с собой захватил. Больше проку дождались бы…
Он так и не поднялся из-за стола, за которым сидел. И Мыш ни с кем не лез воевать: вспрыгнул ему на плечо и принялся вылизывать крыло, рассечённое розовым шрамом.
Только блестел на столе перед венном широкий нож, вынутый из руки несостоявшегося убийцы.
Некоторое время старейшина взирал на этот нож, пребывая в потрясённом оцепенении. Что вызвало это оцепенение – уж не рана ли, которую он, тёртый калач, успел ощутить, ещё не получив?.. Волкодав не понаслышке знал, как ведёт себя человек, принявший внезапную рану в живот. Вот Клещ дерзнул опустить глаза к собственному телу… Нарядное вышитое одеяние из тонкого войлока, чем-то напоминавшее сольвеннскую свиту, не было ни порвано, ни надрезано. Ещё несколько мгновений старейшина провёл в неподвижной задумчивости… а потом сделал единственно правильный вывод.
Который, по мнению Волкодава, очень легко было предугадать.
– Ты!.. – Узловатый палец изобличающе нацелился в грудь венну, а широкое лицо Клеща начала заливать багровая краска. – Заодно с ним!.. Сговорился!.. Эх, не хотел же я тебя в ворота пускать…
Не «с ним», а «с ними», мысленно поправил старейшину Волкодав, но вслух ничего не сказал.
Люди, остававшиеся в харчевне, между тем сообразили, что на их долю, оказывается, тоже осталось кое-что занятное, и пододвинулись ближе, чтобы уж теперь-то не пропустить ничего.
– Взять его! – указывая на Волкодава, рявкнул Клещ.
Двое или трое мужчин, далеко не слабаки с виду, качнулись было вперёд… Волкодав не двинулся с места. Не стал вскакивать со скамьи, не расправил плечи, даже не обвёл взглядом двинувшихся к нему. Однако те почему-то смутились, один за другим, и остановились, сделав кто шаг, кто вовсе полшага. Когда человек исполняется светлого вдохновения битвы, совсем не обязательно встречаться с ним глазами, чтобы это понять…
Мыш смотрел на них с презрительным недоумением. Тоже, мол, выискались!.. Потом зверёк выплюнул попавшую в рот шерсть и вновь принялся ухаживать за болевшим когда-то крылом. А Волкодав негромко поинтересовался:
– С твоим псом я тоже сговаривался, почтенный?
В погосте Волкодав прожил три дня. И не в нанятой комнатке на постоялом двое, а в доме старейшины. Венн радовался гостеприимству добрых людей, но про себя слегка досадовал на задержку, мысленно прикидывая количество вёрст, которое мог бы за это время прошагать. Да и тонкую грань, за которой славный гость, пускай даже уберёгший от смерти хозяина дома, начинает превращаться в обузу, ему совсем не хотелось бы переступать. Под вечер третьего дня в Овечий Брод ещё и приехали на лошадях четверо тин-виленских жрецов, и Волкодав окончательно решил про себя: Всё! Завтра солнышко встанет – и ухожу…
Однако уйти, честь честью поклонившись хозяевам и печному огню, судьба ему не судила. Да и когда у него, если хорошенько припомнить, всё получалось согласно задуманному, гладко и ровно?.. Начал припоминать – не припомнил. И Хозяйка Судеб, как это у Неё водится, тотчас учинила над ним шутку, ни дать ни взять пробуя по-матерински вразумить: ты, человече, предполагай себе, но имей в виду, что располагать буду всё-таки Я…
Жрецы привели с собой странника. Хромого, согбенного старика, опиравшегося на костыль. Встретив его на лесной дороге и выяснив, что он держал путь в тот же самый погост, кто-то из совестливых молодых Учеников даже предложил хромцу сесть в седло, однако тот отказался – и так, мол, все кости болят, а к седлу непривычен, того гляди, от конского скока вовсе рассыплюсь!.. Стремя, впрочем, он взял с благодарностью. И так и доковылял до ворот Овечьего Брода, цепко держась за ремённое путлище [18] .
18
Сейчас, по мере отхода человечества от различных старинных практик, в частности от верховой езды, начинает забываться смысл многих понятий. Так, «держаться за стремя» трактуется нами совершенно буквально, в смысле – за металлическую опору для ноги верхового. Между тем брались исключительно за путлище (ремень, на котором стремя подвешивается к седлу), помещая при этом руку возле колена всадника, чтобы не мешать ему в управлении лошадью. Автор позволил себе столь пространное примечание, поскольку данное недоразумение вкрадывается даже в романы талантливых авторов, пишущих о старине: «схватился за серебряную скобу…».
Он назвался Колтаем. Без сомнения, это было прозвище, но весьма ему подходившее, ибо означало одновременно и колченожку, и говоруна. Ещё в дороге старик, которому вроде бы полагалось бы одышливо хвататься за грудь, вместо этого без устали потчевал своих спутников всякими смешными рассказами. Знать, много по свету побродил, всякого разного успел наслушаться-насмотреться. Кто сказал, будто разговорами сыт не будешь? Добравшись в погост, Ученики Близнецов пригласили речистого старца к вечере: