Знамение
Шрифт:
— Ты видел его рану?
— Я не особенно присматривался.
— Кто-нибудь другой видел ее? — спросил Энунд, переводя взгляд с одного человека на другого. Но никто не отвечал.
— А почему ты спрашиваешь? — поинтересовался Торберг Арнисон, лежа на скамье и приподнявшись на локте.
— Если хочешь, расскажи им все сам, — сказал священник Туриру.
— В этом нет нужды, — ответил Турир.
Больше об этом не было сказано ни слова. Собравшиеся говорили мало и рано разошлись спать.
На следующий день, сразу после завтрака, Сигрид пошла к Туриру; она хотела узнать, в чем дело. И они направились по тропинке, пройдя мимо Кальва.
Они говорили о многих вещах. Но когда Сигрид пробовала завести разговор о его ране, он уходил от него.
Он принялся рассказывать о том, кто участвовал в сражении и на чьей стороне и кто не участвовал. Большинство имен, которые он называл, были Сигрид незнакомы. Но она вздохнула с облегчением, когда он сказал, что Сигвата Скальда не было в королевской дружине. Эйнар Брюхотряс тоже не участвовал в сражении, сказал он. Он еще не вернулся домой из своей поездки к королю Кнуту.
— Наверняка он выжидает, как сложатся дела у короля Олава в Норвегии, — сказала Сигрид.
— Это уж точно! — засмеялся Турир.
Потом он стал рассказывать про Бьяркей, о своем сыне Сигурде. Он женился на исландке, дочери Снорри Доброго. Ее зовут Ауд, и до этого она была замужем за одним исландцем, но потом развелась с ним.
— По какой причине? — спросила Сигрид.
— Я не знаю подробностей этого дела, — ответил Турир. — Говорят, что они бросали друг в друга подушками, но муж ее пришел в ярость, и все закончилось тем, что они стали бросать друг в друга камни.
— Похоже, она тоже была сумасбродкой. Ты думаешь, Сигурд сможет поладить с ней?
— Это его дело. Он хотел получить ее во что бы то ни стало, хотя она и старше его.
Сигрид снова попыталась перевести разговор на ранение Турира, но он продолжал рассказывать о Бьяркее. В конце концов она спросила его напрямик:
— Что имел в виду Энунд, говоря о твоей руке?
— Ничего особенного.
— Если бы это было так, он бы не спрашивал у всех об этом.
— Обещаешь не выставлять меня на посмешище?
— Разве я когда-нибудь делала это?
Турир улыбнулся.
— Помнишь, однажды я запретил тебе брать с собой щенка на зимнее жертвоприношение в Тронденесе?
— Ты имеешь в виду тот, случай, когда я спрятала Фенрира в твой сундук, в котором ты хранил свою лучшую одежду?
Турир кивнул, и тут они оба расхохотались.
Сигрид внимательно посмотрела на Турира. Несмотря на седеющие волосы, в облике его было что-то такое, что напоминало ей Турира, каким она его знала на Бьяркее. Она не могла в точности сказать, что именно; возможно, глаза или смех…
Но внезапно Турир стал серьезным. Он вытянул вперед руку.
— Большой палец был почти отрублен ударом топора, — сказал он. — Взгляни!
Она посмотрела, но там не было никакой раны, только небольшой шрам, похожий на тонкую нить, между большим и указательным пальцами. Она удивленно взглянула на него.
— Как это произошло? — спросила она.
— После битвы я подошел к трупу короля, — пояснил Турир. — Я хотел вытащить копье, засевшее в его теле. Но, прежде чем вытащить его, я остановился и посмотрел на него, и мне показалось, что лицо его светится. Я вспомнил одного священника, которого убил в Ирландии, много лет назад; его лицо тогда также сияло.
И я не понимаю, что тогда произошло со мной. Я подумал о сказанных священником Энундом словах в то лето, когда Торберг Строгала строил для меня корабль. Я сболтнул ему, что поверю в его Бога, если на это будет знамение. «Если ты действительно хочешь этого, — сказал он, — ты получишь знамение, когда это будет угодно Богу».
Помнишь, я как-то уже говорил тебе об этом, и ты спросила, не хотел ли я когда-нибудь увидеть знак Божий.
Но Сигрид не помнила об этом.
— Нет, — сказал он, — этого я не хотел. Но возле трупа короля я испытал чувство спасения; я почувствовал, что Бог короля где-то совсем рядом и что сейчас произойдет нечто необычное.
Я заставил себя вытащить из него копье. И когда королевская кровь стекла с острия копья мне на руку, я задрожал, как мальчишка, впервые убивший человека.
И тут я почувствовал в руке тепло; думаю, на миг я потерял сознание. И когда я снова пришел в себя, я стоял на коленях, держа в руке вытянутое из тела короля копье, и рука моя была здорова.
— И теперь ты веришь в христианство? — спросила Сигрид.
— А что мне еще остается?
— Что сказал Энунд?
— Сначала он торжественно поблагодарил Бога. Но потом почесал в затылке и сказал, что все это следует обдумать.
Сигрид ничего не сказала.
— Один человек сказал, что видел короля Олава живым после битвы, — продолжал Турир. — Во всяком случае, тела его на месте не оказалось. И мне пришла в голову мысль, что он ожил. Что ты думаешь по этому поводу?
Сигрид медлила с ответом. «Всему есть свои границы», — подумала она. Она не могла поверить, что Турир смеялся над ней, тем не менее, она была в ярости.
— Думаю, что вы все рехнулись, — сказала она. — Сначала Кальв говорит о том, что многие приняли обычное ненастье за знамение…
— Не думаю, что это было обычное ненастье, — перебил ее Турир.
— Могу уверить тебя в том, что здесь лил дождь как из ведра.
— Неужели? — удивленно произнес Турир.
— А ты говоришь о каком-то знамении! Я скажу тебе вот что: я думаю, что Бьёрн Конюший ударил тебя топором по голове, а не по плечу, как сказал Кальв.
— Показать тебе след удара на плече?
— То, что у тебя остался след удара на плече, не значит, что он не ударил тебя по голове.
Турир рассмеялся.