Знаменитые писатели Запада. 55 портретов
Шрифт:
Получив отказ, Гёте тоже был безутешен. И, как всегда, нашел утешение в поэзии. Как отмечает Стефан Цвейг, «немецкая поэзия не знала с тех пор более блистательного часа, чем тот, когда мощное чувство мощным потоком хлынуло в бессмертные стихи».
Новелла Цвейга об этом называется «Мариенбадская элегия». Эта тема затронула и Юрия Нагибина. В рассказе «О ты, последняя любовь!..» он писал:
«Пророчество Гёте сбылось — она так никогда и не вышла замуж; на могильной плите почти столетней старухи было выбито: „Фрейлейн Левенцов“. В женихах не было недостатка, иным удавалось затронуть ее сердце, другим — разум, понимавший, что пора наконец сделать выбор и зажить естественной и полноценной женской жизнью. Но что-то всякий раз мешало,
«Старик с огненными глазами» перешел 82-летний рубеж и шел к 83-летнему, но на полпути умер. Это произошло 22 марта 1832 года. Видимая причина: простуда. Простуженный, он сидел в кресле, попросил вина с водой. Потом неожиданно вскрикнул: «Больше света!» И умолк навеки. Легкая смерть. Некоторые биографы пишут другое: болезнь его была тяжелой, хоть и короткой. А теперь снова вернемся к последней любви старого Гёте, к юной Ульрике. Ситуация неординарная, и она вдохновила многих поэтов на размышления о любви, когда можно любить, а когда нельзя.
Всё то, что Гёте петь любовь заставило На рубеже восьмидесяти лет, — Как исключенье, подтверждает правило, — А правила без исключенья нетТак посчитал Александр Межиров.
Поэт Серебряного века Михаил Кузмин в 1916 году написал стихотворение «Гёте» и в нем нарисовал такой образ великого олимпийца:
Я не брошу метафоре: «Ты — выдумка дикаря Патагонца», Когда на памяти, в придворном шлафоре По Веймару разгуливало солнце. Лучи свои спрятало в лысину И скромно назвалось Geheimrath’om, Но ведь из сердца не выкинуть, Что он был лучезарным и великим братом. Кому же и быть тайным советником, Как не старому Вольфгангу Гёте? Спрятавшись за орешником, На него почтительно указывают дети. Конечно, слабость: старческий розариум, Под семидесятилетним плащом Лизетта, Но всё настоящее в немецкой жизни — лишь комментариум, Может быть, к одной только строке поэта.Лизетта… Ульрика… что-то юное и благоухающее… ступенька к ушедшей молодости… жажда возрождения… и ясное понимание, что это всего лишь иллюзия… возможно лишь то, что возможно, а это… И как писал Петр Вегин в стихотворении «Любовь старого Гёте»:
Кончено, милая, кончено. Судьбу не перехитрить. Ты мне годишься в дочери — как мне тебя любить? Имя твое многоточием я заменю в стихах… Но я не помню — как дочек держат отцы на руках. Небезошибочно Время. Я не могу быть отцом. Но молит она на коленях: «Останься моим певцом!»Он и остался. Отсюда и «Мариенбадская элегия».
Финальный и несколько скандальный аккорд
О Гёте существует множество книг, но в основном апологетических. И в этой связи весьма любопытна оценка великого олимпийца, которую дал Фридрих Энгельс. Он отмечает большую противоречивость немецкого поэта и мыслителя:
«Так, Гёте то колоссально велик, то мелок; то это непокорный, насмешливый, презирающий мир гений, то осторожный, всем довольный, узкий филистер».
Писателя Леонида Жуховицкого, когда он был в Веймаре и задал заместителю директора национального музея Гёте стереотипный вопрос «Кто ваш любимый немецкий поэт?», весьма удивил ответ: «Клейст… Гёльдерлин…»
— А Гёте? — не унимался Жуховицкий. Ответ был следующий:
— Нет. Поэт не должен идти на компромисс. Он должен жить как Клейст, как Гёльдерлин, как Шиллер…
Вот так. Всем великим и кандидатам в великие выпадала горькая судьба: безвестность вначале, материальная нужда, насмешки и подножки коллег, борьба с сильными мира сего, малые гонорары и большие долги и в конце жизни — полное или частичное забвение. Ничего подобного Гёте не испытал. Если исключить несколько несчастных увлечений в молодые годы, то он счастливчик, да и только. А счастья без компромиссов не бывает.
Что касается высказывания Энгельса, то, на мой взгляд, каждый человек, а тем более великий, должен быть разнообразным и многогранным и свободно перетекать из одного состояния в другое, в зависимости от ситуации и жизненных обстоятельств, настроения и, разумеется, возраста. Неизменны лишь мраморные изваяния. А Иоганн Вольфганг Гёте — вечно живой и с высоты своего Олимпа обращается к нам:
Друзья мои, простимся! В чаще темной Меж диких скал один останусь я. Но вы идите смело в мир огромный, В великолепье, в роскошь бытия!..Что ж, остается заметить, что Гёте любил и ценил всю эту «роскошь бытия» с его великолепной природой, достижениями искусства, с чисто человеческими переживаниями — радостью и болью, наслаждениями и страданиями, со всем спектром жизни.
В 1997 году на международной книжной ярмарке во Франкфурте-на-Майне вызвала сенсацию новая биография Гёте «Die Liebdosungen des Tigers» («Любовные связи Тигра»). Отличие этой биографии от всех написанных за последние два века — в том, что она насквозь эротическая. В ней «роскошь бытия» и наслаждения расширены за все мыслимые пределы. Автор этой книги Карл Хуго Пруйс считает, что Гёте был невероятным донжуаном, за что получил от своих друзей прозвище Тигр. До этой книги считалось, что платонический опыт любви у Гёте преобладал над плотским, сексуальным. Пруйс доказывает совершенно обратное. Мало того, утверждает, что Гёте был не чужд и гомосексуальности.
Книга «Любовные связи Тигра» произвела эффект разорвавшейся бомбы. На книжной ярмарке появились надписи: «Goethe auche?!» — «И Гёте тоже?!»
Что получается? Потомки готовы содрать последние одеяния с великих людей, со своих былых кумиров и идолов и показать их в самом неприглядном виде, со всеми пороками и язвами. Это относится не только к Гёте, но и к нашему обожаемому Пушкину. Сегодня ни одно биографическое описание не обходится без эротики. Без нее пресно и скучно читать. Время требует сильных наркотических грез. «Я б хотел забыться и заснуть!..» Кто это сказал? Лермонтов. Не суть важно. Наверное, что-нибудь подобное есть и у Гёте.
Своеобразным продолжением «Любовных связей Тигра» служит публикация в «Независимой газете» от 28 ноября 2000 года. Статья посвящена легенде о русских потомках Гёте в Кирове, т. е. Вятке, и называется она «Великое родство».
Суть такова. Молодой Гёте в начале своей карьеры в Веймаре, как мы уже отмечали выше, увлекся Шарлоттой фон Штейн, которая была (или оставалась долгое время) холодной и недоступной. Гёте писал ей: «…Я не успокоюсь, покуда вы… не постараетесь на будущее изменить свои сестринские помыслы, недоступные для других чувств…»