Знаменитые случаи из практики психоанализа

Гринвальд Гарольд

Не следует ли начать анализ здесь? Разумеется, я бы не решился заниматься гипнозом на этой высоте, но, может быть, и простой разговор принесет успех. Должно быть, я оказался прав в своих догадках. Мне часто приходилось встречать приступы тревоги у молодых девушек, возникающие в результате страха, который поражал девичье сознание, когда перед ними впервые открывался мир сексуальности [2] .

Поэтому я сказал:

— Если вы не знаете, то я скажу вам, что, как мне кажется, является причиной ваших приступов. Тогда, два года назад, вы увидели или услышали что-то, что вас очень обеспокоило и смутило, что-то, чего бы вы не хотели видеть.

2

Приведу

здесь в качестве примера случай, когда мне впервые удалось распознать эту причинную связь. Я лечил от осложненного невроза молодую женщину, которая всякий раз отказывалась признать, что тревога у нее возникла во время супружеской жизни. Она утверждала, что уже девочкой страдала от приступов тревоги, которые заканчивались обмороком. Но я был убежден в своей правоте. Спустя некоторое время, когда мы уже лучше знали друг друга, она однажды неожиданно сказала: «Теперь я вам также скажу, отчего начались эти состояния тревоги, когда я была девочкой. В то время я спала в комнате рядом с комнатой моих родителей. Дверь была открыта, и от лампы на столе шел свет. Я много раз видела, как мой отец ложился в постель к моей матери, и то, что я слышала, меня очень волновало. Тогда-то и начались у меня приступы.»

После этих слов она воскликнула:

— Господи! Да, я застала моего дядю с моей кузиной Франциской!

— Что это за история с этой девушкой? Вы можете мне рассказать?

— Доктору ведь все можно рассказывать, поэтому я вам расскажу.

В то время мой дядя, муж моей тети, которую вы видели, держал с моей тетей гостиницу на горе. Теперь они развелись, и все из-за меня, потому что из-за меня стало известно, что у него что-то было с Франциской.

— Хорошо. А как вы узнали об этом?

— Это было так. Однажды два года назад в гостиницу пришли два господина и заказали обед. Моей тети в это время не было дома, а Франциску, которая обычно занималась приготовлением еды, нигде нельзя было найти. Мы также не могли найти моего дядю. Мы везде искали, пока мальчик, мой кузен Алуа, не сказал: «В конце концов мы найдем Франциску вместе с отцом». Тогда мы посмеялись, но не думали ничего плохого об этом. Мы пошли в комнату, где жил мой дядя, но она была закрыта. Нам это показалось странным. Тогда Алуа сказал: «Если мы выйдем, то с тропинки сможем заглянуть в комнату через окно».

Но когда мы вышли на тропинку, Алуа сказал, что он боится заглядывать в окно. Тогда я сказала: «Ты просто глупый. А я пойду, потому что я ничего не боюсь». Я не думала ни о чем плохом. Когда я заглянула в комнату, там было очень темно, но потом я увидела Франциску и моего дядю, который лежал на ней.

— Так.

— Я быстро отскочила от окна и прижалась к стене, и вот тогда мне стало трудно дышать. С тех пор это стало повторяться. Я лишилась чувств. Глаза закрылись, а в голове колотилось и гудело.

— И вы рассказали об этом своей тете в этот же день?

— Нет, я ей ничего не сказала.

— Но чего же вы испугались, когда нашли их вместе? Вы что-нибудь поняли из этого?

— Нет. Тогда я ничего не поняла. Мне было только шестнадцать лет. Не знаю, что меня так испугало.

— Фройляйн Катарина, если бы вы сейчас смогли припомнить, что у вас промелькнуло в голове в тот момент, когда с вами приключился первый приступ, и что вы подумали об этом, это вам поможет.

— Да, если бы я могла. Но я была так напугана, что все забыла.

(В переводе на язык нашего «предварительного общения» это означает: аффект создал гипноидное состояние, продукты которого остались в сознании «Я», лишенными каких-либо ассоциативных связей.)

— Скажите мне, Катарина, та голова, которая вам является тогда, когда вам трудно дышать, — голова Франциски, как вы увидели ее в тот момент?

— Нет, нет, ее голова не выглядела так страшно. Это голова мужчины.

— Тогда, может быть, это голова

вашего дяди?

— Но я ведь даже не рассмотрела тогда его лица. В комнате было слишком темно, да и почему у него должно было быть такое страшное лицо?

— Вы правы. (Похоже, ниточка оборвалась. Но, может быть, продолжение рассказа поможет вновь обрести ее.) И что же случилось потом?

— Наверное, они услышали шум. Через некоторое время они вышли. Я все время чувствовала себя очень плохо. Я просто не могла не думать об этом. Через два дня было воскресенье, у меня было много дел, и я целый день работала, а в понедельник с утра у меня снова начала кружиться голова, меня тошнило, и я осталась в постели. Целых три дня у меня не проходила рвота.

Мы часто сравнивали симптоматологию истерии с истолкованием картины, которую мы начинаем понимать только тогда, когда находим некоторые моменты, относящиеся к двум языкам. В соответствии с такой азбукой рвота означает отравление. Поэтому я спросил ее:

— Мне кажется, что вы почувствовали отвращение, когда заглянули в окно, раз через три дня у вас началась рвота.

— Да, конечно, я чувствовала отвращение, — сказала она задумчиво. — Но к чему?

Может быть, вы видели какие-то обнаженные части тела. Как выглядели эти два человека в комнате?

— Было слишком темно, чтобы что-то увидеть, да и оба были одеты. Да, если бы я знала, что вызвало у меня отвращение...

Не знал этого и я, но просил ее продолжать сообщать мне все, что приходило ей в голову, в надежде, что она, наконец, упомянет о чем-то необходимом мне для объяснения этого случая.

Затем она сообщила мне, что, в конце концов, рассказала тете о своем открытии, потому что ей показалось, что за этим кроется какая-то тайна; потом последовали скандальные сцены между дядей и тетей, и детям довелось услышать такое, что открыло им глаза на некоторые вещи, о которых им лучше было бы не знать. Наконец, тетя решила уйти от дяди и Франциски, которая к тому времени уже была беременна, и, забрав с собой детей и племянницу, она уехала, чтобы принять на себя управление другой гостиницей. Но потом, к моему удивлению, Катарина вдруг отклонилась от этого хода событий и начала рассказывать о других, более старых происшествиях, которые произошли за два или три года до травматического события. Первый ряд происшествий содержал случаи попыток сексуального заигрывания с ней того же дяди, когда ей было четырнадцать лет. Она рассказала мне, как однажды зимой поехала с ним в деревню, где они остались на ночь в гостинице. Он находился в столовой, пил и играл в карты, а она, почувствовав себя уставшей, рано ушла в свою комнату, которую они занимали вместе. Сквозь сон она услышала, как он вошел, но затем уснула и проснулась вдруг от того, что «почувствовала его тело» в кровати рядом с собой. Она вскочила со словами: «Что вы делаете, дядя? Почему вы не в своей кровати?» Он попытался пошутить по этому поводу, сказав: «Успокойся, глупышка. Ты даже не знаешь, как это хорошо». «Мне от вас не нужно ничего такого хорошего. Вы не даете мне спать». Она стояла все это время у двери готовая к тому, чтобы убежать, пока он не перестал ее уговаривать и не уснул. Затем она вернулась в кровать и проспала до утра. Из ее поведения кажется, что она не усмотрела в этих действиях их сексуальной подкладки. Когда я спросил ее, знала ли она, чего хотел ее дядя, она ответила: «В то время нет». Она поняла это только позже. Она просто рассердилась, потому что ей помешали спать и потому что она никогда раньше не слышала о таких вещах.

Я должен был подробно рассказать об этом событии, так как это имело большое значение для всего, что должно было еще произойти. Потом она сообщила о других, более поздних переживаниях, как ей приходилось защищаться от приставаний дяди в гостинице, когда он бывал пьян и т.п. Но на мой вопрос, не приходилось ли ей испытывать подобную затрудненность дыхания в этих случаях, она уверенно ответила, что каждый раз появлялось давление в глазах и в груди, но не такое сильное, как во время ее открытия.