Знаменитые Стрельцы
Шрифт:
«Дорогой Иван! Дорогой Николай!
Обращаюсь к вам с просьбой тяжелой и не очень благодарной.
1. Никогда и никому не поверьте, что я «наложил на себя руки». Просто, если это случится, знайте, что я износился.
2. Самое главное. Моя боль, моя совесть, моя вина – Лесь (19-летний сын Быкова. – Ф. Р.). Помогите ему поверить в людей. На него обрушилось столько, что хватило бы этого горя на целый народ. Он столько перенес горя. Это моя вина, что я отбивал его от «своего хлеба».
3. А теперь более «второстепенно-юмористические» просьбы-зарисовки.
Вы знаете, что и «рубля не накопили кинострочки», поэтому
4. А теперь о совсем смешном. Похороны – канительное дело…
1) Как можно быстрее вынести из дома, чтобы не мучить моих.
2) Добиться, чтобы разрешили Лесику прийти в этот день (если, конечно, врачи разрешат, чтобы это его не сломало окончательно).
3) Никаких оркестров.
4) Никаких студий, Дома кино (союз) – боже сохрани. Из дома – прямо туда, куда положено. Это мой крик, мольба. Без цирка, называемого почестями.
5) Никаких надгробных речей, а то я встану и уйду: получится конфуз.
Только кто-то из вас один, кому захочется, скажет одно слово: «Прощай».
Это чтобы как-то поставить точку, а то нас «не поймут».
После этого «дерболызните» кто сколько сможет, но – умоляю – не дома. Это, конечно, кощунство и нарушение народной традиции, но очень прошу не для меня, так как мне будет все это до фонаря, а для Томы и детей.
6) Пусть ребята споют «Журавли», «Сережку с Малой Бронной…», «Бери шинель» и «Этот День Победы». И все. Они не откажут.
А потом пусть 2-я эскадрилья «врежет» «Смуглянку» от начала и до конца…
Очень жалею, что ничего не успел сделать путного. Вы заметили, что режиссер я не по диплому, а по призванию? Даже свои похороны режиссирую?! Во дает!
Спасибо и пока!»
Написав завещание поздно ночью, когда все спали, Быков запечатал его в серый конверт и спрятал в тумбочку. А в десятых числах апреля вручил его редактору Киностудии имени Довженко Эмилии Косничук, которая приехала из Киева специально его навестить и заодно сообщить, что от фильма его никто отлучать не собирается (Быков думал, что так произойдет после скандала с Гречко). Когда встреча подходила к концу, Быков извлек на свет запечатанный конверт и передал редактору. При этом сказал: «Вручите Николаю Мащенко и Ивану Миколайчуку как-нибудь». «Как это как-нибудь?» – удивилась Косничук. «А так, – улыбнулся Быков. – Когда захотите». Пожав плечами, редактор спрятала конверт в сумку. Самое интересное, что, принеся послание к себе домой, она положила его в шкаф и… забыла на несколько лет! Распечатают завещание Быкова через три года, за несколько дней до его трагической гибели.
Дни шли за днями, а здоровье Быкова никак не улучшалось. Он всей душой рвался домой, в Киев, но врачи стояли на своем: надо продолжать лечиться. Быков от отчаяния чуть на стенку не лез. 20 апреля в письме все той же Эмилии Косничук рука режиссера вывела полные грусти строчки: «Все цветет, лопаются почки, поют соловьи. Часами смотрю на воду, а жить не хочется. Это не фраза кокетничающего юноши. Нет. Просто не вижу смысла. Раньше хотелось достать клочок земли, построить халупу своими руками. А сейчас даже этого не хочется… глубокая ночь».
26 апреля, когда Быков все еще лежал в больнице, в Москве от сердечного приступа умер министр обороны А. Гречко (для Котов год их векторного «хозяина» Дракона считается неудачным). Зла на него Быков никогда не держал и тот досадный инцидент, который приключился между ними в феврале, уже успел благополучно забыть. Тем более что именно Гречко помог ему завершить работу над натурными эпизодами под Загорском.
В Киев Быков вернулся аккурат к майским праздникам. И его настроение сразу изменилось. В утопающей в зелени столице Украины жизнь казалась прекрасной и счастливой. А тут еще и любимая работа подоспела: 10 мая в павильонах киностудии имени Довженко были возобновлены съемки «Аты-баты…». К удивлению всех присутствующих, только что вернувшийся из больницы Быков начал работу не с самого легкого для себя эпизода: в нем его герой – ефрейтор Святкин – лихо отплясывал перед своими однополчанами «Цыганочку». На съемках режиссер выглядел бодрым и веселым, и никто из его коллег, глядя на него, не мог себе вообразить, что каких-нибудь пару недель назад этот человек готов был уйти из жизни.
В течение полутора месяцев в павильонах студии имени Довженко были отсняты следующие объекты: «канцелярия роты», «кабинет начальника училища», «квартира Кости», «буфет», «вагон», «хата Вали», «госпиталь», «чердак», «казарма». 21 июня съемки фильма были благополучно закончены, после чего в течение двух месяцев шел монтаж. 27 августа фильм был сдан руководству киностудии, причем практически без поправок. Та же история повторилась и в Госкино. Там в эти же дни принимался другой фильм о войне – «Восхождение» Ларисы Шепитько, – так фильм Быкова был поставлен в пример: дескать, вот какое кино о минувшей войне нам нужно – героическое, зовущее на подвиги. А фильм Шепитько был назван «религиозным и упадническим».
«Аты-баты, шли солдаты…» вышел на широкий экран 25 апреля 1977 года. Касса, собранная им за несколько месяцев проката, выглядела внушительно: его посмотрели 35 миллионов 800 тысяч зрителей. Для фильма о войне это был рекорд: последний раз нечто подобное было в 1974 году, причем опять же с фильмом Леонида Быкова – его «В бой идут одни «старики» собрал 44,3 млн зрителей.
К тому времени Быков входил в число самых популярных актеров и режиссеров советского кинематографа. Однако мало кто из его поклонников знал, что за внешним благополучием этого человека скрывается поистине трагическая судьба. Несмотря на огромный успех «Стариков» и «Солдат», на Киностудии Довженко к Быкову было сложное отношение. Ему никак не могли простить его честности и принципиальности, того, что часто называл вещи своими именами. А тут еще и к творческим проблемам добавились трудности личного характера – серьезно заболела жена Быкова Тамара. В итоге ему пришлось буквально разрываться между работой и домой, где у него росли двое детей. Особенно много хлопот доставлял отцу сын Олесь, которому в 1976 году исполнилось 20 лет.
В свое время Быков побоялся отпустить сына в свою профессию, хотя у того были несомненные актерские способности (кроме этого, парень хорошо пел, сочинял стихи, писал прозу). В итоге Олесь тяжело перенес отцовский запрет и долгое время никак не мог найти себя. Будучи подростком, попал на учет в детскую комнату милиции. Однако, закончив школу, Олесь, кажется, взялся за голову. Когда наступил призывной возраст, он сам отправился в военкомат и попросил взять его в армию. Как и отец когда-то, он мечтал стать летчиком, но попал в десантные войска. Но служба не заладилась с самого начала. Начались разборки с сослуживцами, которые не могли простить парню его именитые корни.