Знамя Быка
Шрифт:
В глубине души он содрогался от страха, называя Капелло идиотом. Затем, вынужденный подчиниться, он воодушевил себя отсрочкой. Надежда вселила в него мужество. Он подумал, что после событий этой ночи заговорщики затаятся и отложат задуманное ими дело до более удобного момента. Тогда все может обойтись и Чезаре будет посрамлен.
За эту надежду он ухватился отчаянно и цепко. Он убедил себя, что был слишком поспешен в своих выводах. В конце концов, Чезаре не мог ничего знать наверняка, иначе герцог без колебаний прибегнул бы к более решительным мерам. Если, как надеялся Синибальди, этой ночью Раньери со своими друзьями воздержатся
Подобными рассуждениями принц Синибальди подбадривал себя, мало представляя себе изобретательность Борджа и не зная ничего о клятвенном обещании, данном Чезаре принцессе. К нему быстро вернулась уверенность. Отвечая лицемерием на лицемерие, он пробормотал несколько вежливых слов о своей глубокой благодарности и позволил не только накинуть себе на плечи плащ, но и надеть на голову бархатную шляпу с бобровой опушкой, также принадлежавшую Чезаре и врученную принцу под тем же предлогом, что и плащ. После этого он отдался на волю Провидения, подобно пловцу, который прекратил бороться с течением в надежде, что его вынесет на берег невредимым. В таком расположении духа он оседлал великолепного арабского скакуна, покрытого роскошной бархатной попоной — и конь, и попона были еще одним проявлением щедрости Чезаре.
А Капелло, облизывая от волнения кривящиеся в усмешке губы, уже начал сочинять первые фразы донесения Совету десяти [33] с описанием проявленного герцогом уважения Светлейшей республике.
Принц сидел в седле, а у его стремени стоял, подобно конюшему, сам герцог. Он взглянул на венецианца.
— Это очень резвый конь, синьор, — отходя от него, сказал Чезаре, — горячее импульсивное дитя пустыни. Но я прикажу лакеям все время находиться по бокам, на тот случай, если он проявит свой норов.
33
Совет десяти — правительство Венецианской республики.
И вновь Синибальди понял значение этих заботливых фраз: ему давали понять, что избежать проверки не удастся.
Он поклонился в знак признательности за предупреждение, а герцог взял простой черный плащ и черную шляпу из рук пажа и сел на плохонькую лошаденку, позаимствованную у одного из конюхов.
И вот эта великолепная процессия выехала на улицы города, заполненные людьми, ожидавшими факельного шествия. Чтобы доставить жителям удовольствие, кавалькада, по бокам которой шли слуги с зажженными факелами, двигалась черепашьим шагом.
Ее встретили радостными и искренними восклицаниями, поскольку жители Римини видели в Чезаре Борджа освободителя от тирании Малатесты. Мудрость и терпимость герцога были всем известны, поэтому его и приветствовали, как избавителя.
«Герцог! Герцог! Герцог!» — гремели крики, и Синибальди был, пожалуй, единственным в кавалькаде, отметившим, что приветствия предназначались ему, люди смотрели на него, выделяющегося варварской роскошью одеяний Чезаре, и именно ему махали шапками. Действительно, мало кто среди зевак догадывался, что высокий человек в мантии из тигровой шкуры и бархатной шляпе с бобровой опушкой, едущий на богато убранной лошади и превосходящий великолепием всех остальных, не был герцогом Валентино; и еще меньше было тех, кто обратил внимание на всадника в черном плаще и черной шляпе, ехавшего в нескольких шагах позади, рядом с венецианским послом.
Процессия пересекла широкую площадь около Палаццо Пубблико и выехала на главную улицу, протянувшуюся через весь город с запада на восток, от моста Августа до ворот Романьи.
На углу Виа-делла-Рокка шум толпы был особенно силен, и никто не услышал дважды повторившегося лязга арбалетной струны. Даже герцог лишь тогда понял, что произошло, когда увидел, как всадник в плаще из тигровой шкуры внезапно склонился на шею своей лошади.
Слуги моментально подхватили поводья и поддержали безжизненную фигуру всадника. Те, кто следовал за Чезаре, тут же натянули поводья и остановились; и среди собравшихся воцарилось испуганное молчание, когда человек, которого принимали за Чезаре Борджа, повалился из седла на бок, на руки слугам, с арбалетной стрелой в голове.
В следующий момент напряженную тишину прорезал крик ужаса:
— Герцог мертв!
И в ответ на этот крик, как по волшебству, в стременах поднялся сам герцог, с обнаженной головой и казавшейся рыжей в свете факелов каштановой бородой.
— Это убийство! — воскликнул он и гневно добавил: — Кто посмел это сделать? — Затем он резко указал рукой в сторону углового дома справа от него. — Туда, — закричал он алебардщикам, пробиравшимся к нему сквозь толпу. — Туда, говорю вам, и если хоть один из них ускользнет — вам не поздоровится! Они убили посла Венеции и заплатят своими головами, кто бы они ни были.
Люди Борджа моментально окружили дом. Дверь рухнула под яростными ударами алебард, и солдаты ворвались внутрь, чтобы схватить убийц, в то время как Чезаре поспешил вперед, к открытой площади перед крепостью, а его придворные, слуги и жители города в шумном беспорядке бросились за ним.
Около крепости Чезаре натянул поводья, а алебардщики с пиками наперевес расчистили вокруг него место и образовали барьер против напиравшего люда, в то время как из дома на улицу выводили схваченных там пятерых человек.
Их вытащили на очищенное алебардщиками пространство и подвели к герцогу, который должен был теперь совершить правосудие. Рядом с ним, верхом на муле, озадаченный, бледный и дрожащий, сидел мессер Капелло, которому Чезаре велел остаться, помня о том, что присутствие представителя Венеции необходимо при завершении этого дела.
Капелло был человеком туповатым и вряд ли мог верно объяснить случившееся, пока не увидел лица пленников, которых солдаты поставили перед герцогом. И только тогда он наконец понял, что Синибальди был ошибочно принят за герцога и стрела, предназначавшаяся Чезаре, попала в него. Но за таким открытием сразу последовали очевидные вопросы. Не было ли со стороны Чезаре Борджа умысла, приведшего к подобной ошибке? Не для того ли он одел Синибальди в тигровую шкуру, герцогскую шляпу и усадил на своего коня?
Ответ на эти вопросы мог быть только утвердительным, и Капелло охватила ярость оттого, что герцог ловко их всех одурачил и обернул дело против Синибальди. Но еще существовала Светлейшая республика, с которой приходилось считаться и которая знала, как отомстить за смерть своего посла.
Мессер Капелло гневно повернулся к герцогу, выразительно подняв руку. Угрозы уже готовы были сорваться с его губ. Но прежде, чем он успел заговорить, Чезаре крепко, словно в тиски, схватил его за запястье.