Знамя Быка
Шрифт:
Остальные последовали за ним, как овцы за вожаком. Один за другим они вскакивали на мраморный стол и оттуда прыгали сквозь зиявшую дыру вниз, в реку. Никому из них не пришло в голову поинтересоваться уровнем воды. Если бы начался отлив, беглецов могло смыть в море, и никто из них более не вмешивался бы в судьбы Италии. К счастью, как раз был прилив, и их отнесло к мосту Августа, где все они, кроме утонувшего Пьетро Корво и Синибальди, не последовавшего за ними, незамеченными выбрались на берег [27] .
27
Здесь автор ошибается. Даже максимальная высота прилива
Синибальди, как и Грациани, также носил под камзолом кольчугу, что давно вошло у него в привычку. Менее порывистый, чем остальные, он в нерешительности остановился, подумав, что кольчуга может утянуть его на дно, и решил снять ее. Тщетно взывал он к остальным, умоляя подождать его. Раньери, стоя на столе и готовясь прыгнуть, ответил ему:
— Подождать? Боже мой! Вы сошли с ума! Разве сейчас можно ждать?
С этими словами он выпрыгнул в окно вслед за другими, и через секунду послышался всплеск воды. Непослушными пальцами Синибальди дергал пуговицы своего камзола, забыв вытащить из-под мышки мешавшую ему шпагу. Но было поздно. Парадная дверь с грохотом вылетела, и дворец наполнили голоса.
Синибальди, продолжая возиться с пуговицами, в отчаянье подскочил к окну и приготовился отдаться в руки судьбы. Но тут он вдруг вспомнил о защите, которую представляла его миссия. В конце концов, он был послом Венеции, обладал дипломатической неприкосновенностью, и всякий, поднявший на него руку, рисковал вызвать негодование Светлейшей республики. Он решил, что погорячился. Ему нечего бояться, поскольку против него нет никаких улик. Даже Грациани не в силах угрожать священной персоне посла, и, кроме того, был шанс, что Грациани, возможно, никогда более не заговорит. Поэтому он вложил шпагу в ножны, открыл дверь и позвал:
— Сюда! Сюда!
Они ворвались всей толпой во главе с седеющим сержантом, и так стремительно, что едва не растоптали принца. Барбо озадаченно огляделся. Его взгляд упал на истекавшего кровью капитана, и сержант заревел от ярости, в то время как солдаты плотным кольцом окружили венецианца.
Синибальди пробовал удержать их, обратившись к ним так величественно, как только мог человек, оказавшись в такой ситуации.
— Прикасаясь ко мне, вы рискуете жизнью, — предупредил он их. — Я принц Марк-Антонио Синибальди, посол Венеции.
Полуобернувшись, сержант прорычал:
— Будь вы самим принцем Люцифером, послом преисподней, вам пришлось бы ответить за то, что произошло здесь, и за нашего капитана. Взять его, быстро!
Солдаты с готовностью повиновались, поскольку Грациани любили все, кто с ним служил. Венецианец тщетно бушевал и протестовал, умолял и угрожал. Они обошлись с ним так, словно и не слышали о дипломатической неприкосновенности: разоружили, скрутили за спиной руки, как обычному преступнику, и вытолкали из комнаты на лестницу, а потом на темную улицу, не позволив надеть ни шапку, ни плащ. По приказу сержанта четверо остались наверху, а сам он склонился к раненому капитану, чтобы осмотреть его.
К счастью, Грациани проявлял признаки жизни. Поддерживаемый Барбо, он сел, отер с лица кровь, залившую глаза, и тупо посмотрел на сержанта, который всхлипывал и ругался, выражая этим свою радость.
— Я жив, Барбо, — слабым голосом произнес он, — но, Боже милосердный, вы прибыли очень вовремя. Опоздай вы на минуту, и со мной было бы уже кончено. — Он слабо улыбнулся. — Когда доблесть оказалась бесполезной, я прибегнул к хитрости, ибо если не можешь быть львом, неплохо остаться и лисицей. С этой раной на голове и с лицом, испачканным кровью, я притворился мертвым. Но все это время я оставался в сознании, а это ужасная вещь, Барбо, играть со смертью, не осмеливаясь шевельнуть пальцем, чтобы не ускорить ее. Я… — он глотнул воздух и опустил голову, показывая, что его силы на исходе. Затем, движимый, казалось, одной волей, он овладел собой. Он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, а ему надо было сказать еще самое главное. — Беги к герцогу, Барбо. Скорее! Скажи ему, что тут готовился заговор… Те, кто был здесь, затевают недоброе. Вели ему быть осторожным. Поторопись, слышишь. Скажи, что я…
— Имена! Назовите их имена! — вскричал сержант, видя, что капитан на грани обморока.
Грациани вновь поднял голову и медленно открыл невидящие глаза. Веки его сомкнулись, и голова, качнувшись вбок, упала на плечо сержанта.
III
Беглецам надо было спешить, чтобы ночью осуществить задуманное, как сказал Раньери, перед тем как прыгнуть в реку. Дело в том, что это была последняя ночь Чезаре Борджа в Римини. Утром он вместе со своей армией выступал на Фаэнцу. Патриции Римини решили подчеркнуть свою полную покорность герцогу банкетом, устроенным в его честь в Палаццо Пубблико [28] . На этот банкет собрались все знатные или хоть чем-то знаменитые жители Римини, а также огромное количество изгнанников-патрициев, которых ненавистный тиран Малатеста под тем или иным предлогом лишил владений, чтобы обогатиться отобранным у них имуществом. Теперь вместе со своими женами они прибыли засвидетельствовать свое почтение герцогу, который низверг несправедливого Пандольфаччо [29] и который, как они надеялись, в полной мере воздаст им за перенесенные невзгоды.
28
Палаццо Пубблико — здание, в котором размещались органы самоуправления итальянских городов-республик.
29
Пандольфаччо — презрительное прозвище, которое получил тиран Пандольфо Малатеста.
Присутствовали также послы нескольких итальянских государств, явившиеся поздравить Чезаре Борджа с его завоеванием. Но тщетно молодой герцог обегал глазами толпу собравшихся, надеясь обнаружить царственного Марк-Антонио Синибальди, чрезвычайного посла Светлейшей республики. Но его нигде не было видно, и герцог, не любивший оставлять загадки неразгаданными — особенно, когда дело касалось враждебных ему государств, — горел желанием узнать, почему его нет.
Это было тем более странно, что в зале находилась супруга принца Синибальди, статная белокурая женщина, сидевшая по правую руку герцога; ее корсаж сверкал от обилия драгоценных камней, как начищенная кираса. Ей отвели столь почетное место в соответствии с ее титулом, подчеркнув тем самым уважение к великой республике, которую представлял ее муж.
Другим человеком, чье отсутствие могло привлечь внимание герцога, был, конечно, синьор Раньери, но Чезаре слишком был озабочен вопросом, где Синибальди. Его красивое бледное лицо было задумчиво, а тонкие длинные пальцы теребили шелковистую рыжеватую бороду.
Банкет близился к концу, и в центре зала освобождали место для присланных из Мантуи актеров, которым предстояло сыграть комедию для развлечения собравшихся. Однако вопреки ожиданиям вместо предстоящей комедии, похоже, надвигалась трагедия, и актером, широкими шагами вошедшим в зал, чтобы произнести пролог, оказался Барбо, сержант отряда Грациани. Он кулаками разгонял слуг, пытавшихся преградить ему дорогу, и, тяжело дыша, выкрикивал:
— Прочь с дороги, олухи. Я сказал вам, что должен поговорить с его высочеством. Прочь с дороги!
В зале воцарилось молчание. Одних испугало вторжение, другие считали, что это может быть началом предполагавшейся комедии. Тишину прорезал металлический голос герцога.
— Пусть подойдет!
Слуги с радостью отступили от Барбо, поскольку кулаки у него были тяжелые, и он не скупился на удары. Он прошел по залу, по-солдатски вытянулся перед герцогом, и по всей форме отсалютовал ему.