Знание - сила, 2003 № 08 (914)
Шрифт:
Ему вторит американский социолог Мануэль Кастеллс, по замечанию журналистов из «Economist», «первый философ эпохи киберспейса»: «Футурология — не научная работа. Число факторов, которые надо использовать при составлении прогноза, настолько велико, что модельное уравнение, составленное из них, невозможно решить».
В общем, с футурологами то же, что с астрологами, только последние ошибаются гораздо реже. Вся проблема футурологов в том, что их прогнозы строго линейны или близки к линейным, а такие прогнозы, как показывает жизнь, имеют успех лишь в том случае, если они краткосрочны. «Линейность наших представлений мешает осмыслить намечающиеся тенденции в развитии техники и технологии, — писал два десятилетия назад на страницах нашего журнала И. Ру
Придет время; и помчится по суше грузовой парусный флот, мечтали в 1851 году
В середине XIX века железные дороги опутали Европу, словно сеть паутины (1865)
Зачем прокладывать железную дорогу? Ведь можно рельсы передвигать на катках (1851)
Почему же мы так хотим линеаризовать будущее? У каждого общества есть свой каркас. В каждом обществе есть своя главная наука: например, европейская цивилизация — это цивилизация, упорядочившая «счет мироздания». В основе нашего общества, как и нашей науки, лежит число, формула.
Основы мышления восточных обществ иные. Для европейца прошлое — это отправная точка в пути, а прогресс или регресс — это векторы развития. Для жителей Азии прошлое - это образец, идеальный интерьер мироздания. Исторический процесс — это не развитие противоречий прошлого, а прихотливо вьющийся Путь. Современность, она и есть «светлое будущее»; она самоценна: «Нам остается лишь, следуя традициям, расставить все пожитки-пережитки прошлого, а также багаж, подаренный нам попутчиками-европейцами».
«Идее преобразующего деяния в европейской культуре противостояла идея ненасилия в буддийской культуре, принцип «У вэй» в китайской культурной традиции, — отмечает В.С Степин, директор Института философии РАН. — Истина мира открывается, если ты прошел путь нравственного совершенствования. Вначале нравственность — потом знание. А на Западе, наоборот, знание, а на основе знания — нравственность».
«Современная цивилизация, я называю ее техногенной, возникла в Европе примерно 400 лет назад. В техногенных обществах главная ценность — инновации; человек понимается как деятельное существо, чье предназначение — в преобразовании окружающего мира в соответствии со своими потребностями. Тут возникает идеал свободной личности, — отмечает В.С. Степин. — Однако техногенная цивилизация порождает силы, которые становятся неподвластными человеку, а сам он предстает игрушкой в руках этих сил. Эта цивилизация дала человечеству много достижений, но она породила и глобальные кризисы».
Отметим также, что утопия — эксперимент, поставленный над временем. Создавая ее, мы всякий раз полагаем, что время — это однородная среда, никак не влияющая на ход эксперимента, и почти всякий раз ошибаемся.
У мира, окружающего нас, другой ритм, другой «период колебаний», нежели у человеческой жизни: мы еще не успели состариться, как мир «переродился». Прогнозы не учитывают этой особенности. В них до конца наших дней, то есть еще лет сорок — пятьдесят сохранится то, что поразило нас, когда нам было лет двадцать — тридцать. На самом деле, нам надо смолоду понять, что мы оказались «на гребне волны».
В 1872 году в венском «Фигаро» появилось первая карикатура на социалистический «Интернационал». Художник Эрнст Юх изобразил творение г-на Маркса в виде чудовища истребляющего людей, что оказалось недалеко от истины
Обманываясь в утопиях, мы заново открываем прошлое. Оно предстает чередой могильных курганов, под которыми на какое-то время были погребены будущие «передовые тенденции». Когда-то их отвергли, но впоследствии они вновь пригодились. Теперь мы можем спокойно линеаризовать прогресс, говоря «от счетной доски до компьютера».
«Предположительно 90 процентов всего того, что окружает нас, еще не так давно считалось досужим вымыслом» — отмечает немецкий футуролог Эккард Минкс. Непонятно, когда созреет время для подобных «маргинальных идей». Дело не в нашем менталитете, а в непредсказуемой, точнее говоря, «непрямой» линии развития общества. Иоганн Вольфганг Гете, а вслед за ним Томас Вулф сравнивали «развитие и прогресс человечества с тем, как петляет, еле держась в седле, бродяга — хмельной всадник».
Так получается, что современность прирастает не только нашими делами, но и мифами о будущем, изменяющими ее. Грядущее «оно» годами пробивается сквозь мусор присыпавших его мифов. Наконец, будущее предстает перед нами во всей своей необычной красе среди осколков утраченных нами иллюзий.
Впору признать, что в основе любого исследования будущего должно лежать убеждение в том, что будущее непредсказуемо.
Обычно футурологи делятся на два лагеря: «эйфорики», восторженные мечтатели, и «апокалиптики», пессимисты. Первые радуются «умному дому» — непрестанному вторжению электроники в быт. Вторые задаются вопросом: «Легко ли будет жить в мире вездесущих чипов?» О чем бы вы ни задумались, все вокруг с угрожающей быстротой начинает меняться. От этой навязчивой электроники хочется спрятаться, но куда?
«Эйфорики» считают: раз в последние месяцы (годы, десятилетия) все было хорошо, то в ближайшие десятилетия все будет еще лучше. От сохи — к лампочке Ильича, от сохи — к ракете, от сохи — к Интернету, далее везде — вот принципы мечтателей. Их ставка на будущее слишком велика. Если представить ее в виде дроби, то в числителе — заведомо большее число. Все жертвы вынесены в знаменатель, а он, как всегда, не уместился в строку, он не виден.
«Апокалиптики», наоборот, запугивают публику экологическим вредом, кризисами в политике и сбоями в работе технических систем. Любые их прогнозы, даже вполне обоснованные, катастрофичны. Однако если твердить, что нас ждет апокадипсис, но сроки его всякий раз сдвигать, то слушатели не поверят и в предлагаемые инициативы.
Многое в нашей культуре создается футурологами. Мы верим в магию слова, в шик новых этикеток. Разве не выдумали лондонский туман импрессионисты, и разве не сочинил «героя своего времени», нигилиста, Тургенев, как считал Оскар Уайльд? В 1980-е годы американские социологи придумали красивый лейбл — «яппи», Young Urban Professional People (Yuppies). Так окрестили полных антиподов «хиппи» — «молодых деловитых людей». Их образцовым воплощением стал голливудский актер Том Круз. В газетах, в том числе советских, сообщалось о массовом феномене американских «яппи», хотя численность этих «новых американцев» едва превышала один процент населения. По большому счету, культуры «яппи» никогда не было. Был лишь киномиф о ней, созданный такими фильмами, как «Уолл-стрит» (1987) Оливера Стоуна или «Человек дождя» (1988) Барри Левинсона. С таким же успехом можно было выдумать массовый феномен увлечения турецким языком в современной России. Культуру «яппи» последовательно создали СМИ, реклама, Голливуд.