Знание-сила, 2004 № 06 924)
Шрифт:
Эпигенетический механизм управления генами — своего рода "третий слой", работающий в тесном взаимодействии с первыми двумя. Проникновение в его детали началось в 1993 году (почти одновременно с открытием малых РНК), когда Ениш обнаружил, что подавление некоего энзима, работа которого состоит в метилировании ДНК у мыши, влияет на развитие этой мыши. Затем было выяснено, что присоединение метильной группы к цепи ДНК, или к гистонам (особым белкам, которые плотной "шубой" укутывают хрупкую цепь ДНК), крайне распространено — метилированы огромные участки ДНК. Иными словами, метилирование
Но у этого процесса есть антипод: действие ацетиловых групп — они, напротив, разрыхляют гистоновую оболочку и побуждают ген к действию.
Таким образом, метильные и ацетиловые химические группы, сидящие в разных местах хромосом, оказались еще одной формой эпигенетических меток, тоже способных влиять на деятельность генов. Распределение этих групп оказалось, в сущности, формами новой, эпигенетической информации, влияющей через гены на свойства организма.
По мере нарастания этих открытий картина эпигенетических влияний все более усложнялась, что и заставило Томаса Женувейна произнести те грустные слова, с которых мы начали. Хотя было доказано, что действие двух только что названных групп — универсальное явление в эукариотном мире, но последствия этого явления сегодня, в свете новых данных, представляются весьма сложными. Например, опыты показали, что метильные группы способны нейтрализовать ацетиловые и наоборот. И еще, и еще, и еще...
Но, пожалуй, самым главным и самым пока безответным является вопрос: какие факторы диктуют то или иное распределение метиловых и ацетиловых групп? Важность этого вопроса связана с тем, что, по мнению некоторых ученых (например, Эллиса), это распределение представляет собой второй фундаментальный код жизни наряду с генетическим.
Эта гипотеза означает примерно следующее. Генетический код (то есть правила перевода последовательности нуклеотидов в гене в последовательность аминокислот в его белке) управляет организмом с помощью генетической информации, закодированной в ДНК. "Над ним" существует другой, "гистонный код" (то есть пока неизвестные правила перевода того или иного распределения эпигенетических "меток" по гистонам в те или иные изменения активности генов), и этот код, в свою очередь, управляет самими генами и через них организмом с помощью эпигенетической информации, закодированной в этом распределении. Это увлекательная и правдоподобная гипотеза, и сегодня основные усилия эпигенетиков направлены на доказательство существования и "расшифровку" этого "кода". Успех таких усилий будет революцией, по своему значению и последствиям равной той, которую совершили около полувека назад ученые, разгадавшие структуру ДНК и загадку генетического кода.
Нам же остается добавить к этому, что "балет жизни", исполняемый всеми этими взаимозависящими друг от друга участниками, должен и впрямь быть невероятно сложным. И тогда, думается, распутывать все эти сложнейшие взаимодействия охотникам за генами придется еще многие десятилетия. Радует, однако, что первые практические результаты этого поиска уже налицо. Уже начались первые экспериментальные попытки лечения болезней, вызванных нарушениями РНКового и эпигенетического механизмов управления этими генами. Это не только воодушевляет, но одновременно позволяет еще раз убедиться, как важны все эти якобы "отвлеченные" биологические исследования вроде охоты за генами.
Андрей Журавлев
"Холодная колыбель жизни"
Бактерии — это бактерии, а вот когда появились "мы", паши предки — животные организмы?
Бактерии — это бактерии, а вот когда появились "мы", наши предки — животные организмы?
В середине XX века ученого, пытавшегося искать остатки животных в докембрийских отложениях, могли счесть сумасшедшим. К началу XXI столетия с мыслью, что бесскелетные многоклеточные животные в изобилии населяли моря 550 — 565 миллионов лет назад, свыклись, а рубеж их появления в ископаемой летописи отодвинулся еще на 200 миллионов лет.
Наиболее осторожные палеонтологи предпочитают называть такие остатки "протерозойскими органическими пленками". Среди "пленок" действительно много простых округлых или вытянутых образований около 1 — 3 сантиметров в поперечнике или в длину, являющихся чехлами водорослей и бактериальных колоний. Они присутствуют и в отложениях двухмиллиардолетней давности. Но самые интересные "пленки" начинают встречаться в породах возрастом примерно 750 миллионов лет. Особенно много таких ископаемых в Южном Китае. Первооткрыватели дали им имена, подчеркивающие принадлежность к червям.
Более похожи на примитивных червей пармии, обнаруженные Мариной Борисовной Гниловской в отложениях того же возраста на Тимане. Один конец кольчатой пармии был заужен, другой — уплошен: может быть, все же червь? Английский палеонтолог Ник Баттерфилд нашел в столь же древних породах Шпицбергена другой странный организм, получивший имя "валькирия". Ведь где- то вблизи этого северного архипелага скандинавские мифы помещали Вальхаллу, куда девы-валькирии уносили души павших в сражении воинов. Фотографиями обнаженных валькирий, к сожалению, исключительно ископаемых, Ник увешал все стены своего кембриджского кабинета и уверял, что рассмотрел на них шесть различных типов клеток.
Но все-таки самые древние несомненные многоклеточные животные известны пока только из Южного Китая. Их возраст составляет около 570 — 590 миллионов лет, и представляют они собой ветвящиеся трубчатые скелеты кишечнополостных, возможно, гидроидных.
Постепенно вглубь "веков" отодвигается не только время появления многоклеточных, меняются и представления о возникновении животных с твердым минеральным скелетом. Еще в семидесятые годы прошлого века в Намибии обнаружили мелкие (до 3 — 5 мм длиной) известковые трубочки, названные в честь американского геолога, одного из пионеров докембрийской палеонтологии Престона Клауда, клаудинами. Трубки клаудин состоят из множества эксцентрично вложенных друг в друга известковых конусов, видимо, надстраивавшихся по мере роста организма, то ли кишечнополостного, то ли червя.
Почти тридцать лет клаудины считались чуть ли не исключением из правил бесскелетной докембрийской жизни. Однако бурные события конца прошлого (до сих пор трудно вымолвить двадцатого) века, резко поменявшие политический расклад, позволили многочисленным международным экспедициям устремиться на юго-запад Африки. И естественноисторический расклад стал преображаться не менее основательно.
В докембрии Намибии нашли настоящие рифы, причем "скелетные", причем возведенные кораллами. Кроме кораллов, из тех же рифов были извлечены уже известные клаудины и совершенно непонятные микроскопические существа, над обликом которых пришлось долго ломать голову. В конце концов, отцифровав несколько тысяч тонких, микрометровых срезов, получили объемный "портрет" этих ископаемых, впрочем, мало прояснивший их суть: на тонкой изогнутой ножке покачивалась "головка" с шестью дырками по бокам и одной сверху — этакая хайтековская бра...
Наши уже сложившиеся и "совершенно верные" представления об эволюции мира вновь оказались преходящими и, мягко говоря, упрощенными. К этому времени уже только ленивый не писал о "холодной колыбели жизни". Данная остроумная гипотеза предполагала зарождение сравнительно высокоорганизованных многоклеточных животных в прохладных водах высоких широт, поскольку в теплом климате "зародиться" им мешали обильные бактериальные маты, да и насыщенность прогретых вод кислородом была заметно ниже. И тут — богатый теплолюбивый коралловый мир того же возраста!