Знание - сила, 2005 № 04 (934)
Шрифт:
Эта особенность стиля Е.Л. Фейнберга — нежность чувств при полном отсутствии сентиментальности — проявляется во всех его очерках. И все его герои заслуживают и мшут себе позволить честную несентиментальность. Особенно, быть может, Леонид Исаакович Мандельштам — "Родоначальник", как назван очерк о нем. Школа Мандельштама, к которой принадлежат автор книги и половина его героев, — особое явление в российской физике по своей органической связи — увы, априорно несвязанных — науки и нравственности. В этом больше других виновен родоначальник школы, и за это он поплатился неправдоподобным почитанием "учеников" этой школы.
По-настоящему
И ясно указывает, если с его взглядом расходились другие уважаемые им очевидцы. В результате читатель просто вынужден вырабатывать собственное суждение, а это и есть настоящее личное знакомство.
Такую возможность несогласия дает очерк о самом уязвимом герое - Гейзенберге. Речь идет о поведении великого физика при гитлеровском режиме. Гейзенбергу необычайно повезло с адвокатами. Среди них Эдвард Теллер и Евгений Фейнберг. Из общих соображений оба должны были бы стать обвинителями — из-за их неарийского происхождения и из-за их патриотизма по отношению к главным державам антигитлеровских Объединенных Наций. Адвокатами обоих сделали не общие соображения, а личное знание. Личное знание человека Гейзенберга, с которым в своей научной юности работал Теллер, и личное знание тоталитаризма, полученное Фейнбергом без отрыва от жизни. Опыт жизни в советском обществе незаменим для понимания условий жизни в нацистском государстве, и такого опыта катастрофически не хватает многим западным обвинителям Гейзенберга. Фейнберг, излагая аргументы обвинителей и страстно им возражая, не просто делится своим опытом, а воссоздает объемность человеческой жизни, которой приходится вписываться в те времена, которые не выбирают, а в которые живут и умирают.
Выслушав речи таких замечательных адвокатов, я — признаюсь — не чувствую себя полностью убежденным. Кроме параллелей между сталинизмом и гитлеризмом вижу также и явные перпендикуляры. К примеру, в официальных текстах сталинской поры было много хороших слов, а плохие были хорошо замаскированы. Гитлеризм же официально провозгласил Нюрнбергские законы "о защите немецкой крови и немецкой чести", от знания которых невозможно было спрятаться, — их печатали в газетах. И, тем не менее, если бы меня выбрали в присяжные по делу Гейзенберга, я бы воздержался от обвинительного вердикта. Потому что доверяю личному опыту Е. Фейнберга и Э. Теллера не меньше, чем своим книжным знаниям и общим соображениям. И с благодарностью присваиваю личный жизненный опыт этих защитников, надеясь приобрести более глубокий взгляд на человеческую природу истории науки.
Герои Фейнберга — очень разные люди, и автор применяет совершенно разные формы рассказа о них, подчиняясь лишь своему чувству, умудренному их уникальными судьбами. Могу позавидовать тем, кто впервые прочтет полномасштабные рассказы о трагедии Сергея Вавилова, о загадке личности Льва Ландау, и более этюдного характера портреты М. Леонтовича, А. Минца и Н. Бора — в самых кратких зарисовках автора схвачена объемная жизнь.
Автор книги не был бы физиком- теоретиком, если бы он о1раничился лишь воссозданием эмпирической истории, пусть и объемной. Два теоретических осмысления этой истории производят особенно сильное впечатление.
В примыкающем к истории Гейзенберга очерке "Что привело Гитлера к власти? И кто?" Фейнберг нашел новый и очень убедительный ответ на старый трудный вопрос. Как получилось, что Гитлер пришел к власти демократическим путем? Как получилось, что нацисты, собрав на выборах 1928 года меньше 3 процентов, в 1932-м получили около 40 процентов? Фейнберг показал, что главными избирателями Гитлера стали немецкие крестьяне, а главной сила, толкнувшая их на это судьбоносное решение, — "коллективизация", или попросту разгром крестьянства в России. И значит, к историческим заслугам Сталина надо добавить триумф Гитлера.
Не менее странное явление, хотя и совсем другого масштаба, объясняет другая теоретическая гипотеза Фейнберга. Речь идет об относительно мягком обхождении сталинских жандармов с Львом Ландау, которого арестовали, можно сказать, с антисталинской листовкой в руках. Листовкой настольно антисталинской, что для некоторых физиков-теоретиков, знавших Ландау, было легче признать ее фальшивкой тех же жандармов. Иначе, им казалось, Ландау должны были расстрелять на месте или уж во всяком случае пропустить через все жернова сталинского правосудия.
Пишущему эти строки довелось — весной 1991 года в лубянской штаб- квартире КГБ — стать первым историком науки, в руки которого попало следственное дело Ландау 1938-1939 годов. И Евгений Львович Фейнберг был одним из самых первых, с кем я обсуждал мои обследования архивных скоросшивателей и сами скоро сшитые дела физиков, арестованных в тридцатых годах. Нелегкий вывод о реальности той самой невероятной листовки я сделал и на основании этих обсуждений. Стоит только пояснить неискушенному читателю, что фраза Е.Л. Фейнберга "Она [листовка] лежит в "Деле" Ландау. Горелик держал ее в руках" не подразумевает убедительность самого этого "вещественного доказательства", — в таких делах столько нелепо-бумажных "вещдоков", что любая отдельно взятая бумажка ничего не значит. По-настоящему значима лишь совокупность всех обстоятельств, сцепленных не фантазией службиста-кагебиста, а логикой фактов, поступков и характеров.
Невероятное событие требует объяснений. И прежде всего объяснить надо простой факт, почему этого врага народа не мучили по полной программе. Объяснение Фейнберга включает в себя директора института, в котором работал Ландау, — Капицу и его письмо, отправленное Сталину сразу же вслед за арестом. Это письмо осталось безответным, но это не значит, говорит Фейнберг, что на него не было никакой реакции. Ответом могло быть какое-то указание Сталина, которое и защитило Ландау от мучений, а его родных и близких учеников от ареста.
Мне эта гипотеза Е.Л. Фейнберга кажется очень проницательной. Тут и природа сталинской власти, и уникальная роль Капицы на фоне этой власти. Ведь даже в случае, когда на обращение Капицы к Молотову в защиту академика Лузина последовала гневная отповедь, защита, как теперь известно историкам, все же удалась. Думаю, что можно даже ослабить гипотезу Фейнберга, не ослабляя ее действия. Даже если не было прямого указания Сталина, а всего лишь запрос из сталинского секретариата в НКВД: "Что там у вас делается с Ландау..?" Уже такой запрос побудил бы компетентные органы быть поосторожнее с Ландау. На всякий случай.