Знающий не говорит. Тетралогия
Шрифт:
Падал снегом на уставшую пашню, побывав перед этим облаком, влажным ветром и океаном.
Кружил мотыльком-однодневкой в брачном танце в темной чаще, рассекал ветер узким стрижиным крылом, летучей мышью лавировал в кромешной тьме средь океана звуков и отражений, и непокорные ветра доверчиво подставляли свои спины под драконьи крылья.
Теперь он знал, что такое ПОЛЕТ и что означает быть СВОБОДНЫМ.
Как это знают листья, снежинки, бабочки, стрижи, драконы и всякие летучие твари, коим Создатель даровал небо.
– Иди ты лесом, Ириен Альс, чтоб я с тобой еще раз связался, – бурчал Анарсон, потягивая хассар,
– Драконов больше не будет, – пообещал эльф, ехидно скалясь.
– Ты хуже всякого дракона. Если б не твои отлучки в развалины, то нас бы уже здесь не было…
– Брось бухтеть! – взорвался возмущением Торвардин. – Будешь правнукам рассказывать, что живого дракона видел, а они своим потомкам перескажут. Это же диво! Пусть даже и страшное.
– Вот ежели я разорюсь, вот это и будет страшное диво, а все остальное… чепуха.
– Драконы – чепуха? – изумился Сийгин, которого событие прошедшего дня удовлетворило наконец масштабностью и величием.
– Понимаешь, орк, я так себе мыслю, что если в нашем мире живут драконы, то кто-то же должен с ними встречаться. Ну хотя бы время от времени. Верно? Так почему не я и не ты? – довольно самонадеянно заявил купец.
Они сидели возле костра, пили кое-как заваренный хассар и старались изо всех сил не подпрыгивать на месте, как дети, которых на празднике перекормили сластями. И даже голоса до мозга костей прагматичных тангаров, которым чужды всяческие романтические порывы, подрагивали от возбуждения. Ночь перевалила вершину, и шустрая Сирин успела закатиться за горизонт, а никто в лагере не спал. Ну кто же спит в такой знаменательный день? Только какая-нибудь колода бесчувственная, а не живой человек… или тангар, или эльф. И уж тем паче орк.
– Что же он тебе сказал? – допытывался Яримраэн, истекая завистью, как пчелиные ульи медом.
В кои-то веки обошли благородного эльфийского принца по части новых знакомств, и он места себе не находил.
– Речь на лонгиире можно трактовать по-разному. Примерно семью способами. И многое зависит от того, кто говорит, и еще больше от того, кто слушает. Как я понял, дракон пытался объяснить, что боги вовсе не наказывали Первых разделением на четыре народа. То был своего рода дар. И я должен помнить об этом.
– Ты у нас важная птица, Альс, – глумливо хихикнул Анарсон. – У тебя в напоминальниках драконы ходят. А завтра, глядишь, с тобой боги начнут советоваться.
– Уже.
– Что уже?
– Посоветовались, – вдохновенно молвил эльф. – Спрашивали: за каким хреном я с тобой, мордой купеческой, столько лет дружбу вожу и еще ни разу в зубы тебе не дал?
Анарсон задумчиво оттопырил нижнюю губу и весьма презрительно скосил глаз на языкатого эльфа.
– Скажи богам своим, что энто от того происходит, что сам опасаешься отхватить в отместку, и не только по зубам. Ибо мало кому из приличного народа попервоначалу при виде твоей рожи не приходит мысль врезать тебе как следует.
– Мне – не приходит, – рассмеялся Сийгин. – А тебя, Анарсон, дракон бы на месте сожрал, не разговаривая.
– До чего же он красивый был!
Уже все караванщики и лангеры знали, что у мастера Роканда появилась новая задумка. Единожды увидав дракона вживую, он строил планы попасть на Драконовы острова, хоть и убеждали его все вместе, что если даже драконы позволят смертной букашке ступить на их исконные земли, то без лонгиира там делать нечего. А лонгиир без волшебного дара выучить невозможно, будь ты хоть семи пядей во лбу. Однако отважный путешественник не сдавал позиций.
– Сами говорите, драконы могут читать мысли, вот пусть мои мысли и читают.
– Ты же думаешь на адди, ну в крайнем случае на оролирсе. А наши языки Крылатые воспринимают как оскорбление Подлинного языка Творения, – доказывал Малаган.
– Откуда тебе знать, что думают драконы?
В общем, невзирая на самые убедительные доводы, коротышка-проводник твердо решил, что если и уедет из Мбротта, то только на родину драконов.
– А вдруг у него получится? – мечтательно вздохнул Яримраэн. – Если сильно хотеть…
– Придется шибко попотеть, – закончил мрачно Анарсон. – Вот ведь напасть какая. Такого проводника увели! И кто? Драконы. Кому сказать… Придется дожидаться, пока перевалы на маргарскую сторону откроются.
– А мы морем рванем, в Ханнат, верно? – обрадовался орк. – Унанки и Джасс удивим.
– Удивим. А потом, когда расскажем о Проклятой долине и драконе, Унанки меня непременно удавит. От зависти, – удрученно хмыкнул Ириен.
Ханнатские крыши, они сплошь плоские, и на них запасливые хозяйки сушат впрок фрукты, сухари и вкусные семена очо, которые между трапезами грызут здесь все от мала до велика. Там же проветривают ковры и тюфяки. А некоторые умудряются еще и развести крошечный сад-ветроград, выращивая всякую полезную лечебную траву от поносов там или запоров, не транжиря семейный бюджет на плату лекарю-колдуну. Ханнатцы вообще славятся как известные скупердяи или же, если говорить прилично, как хитроумные экономы. Кому как больше нравится.
А еще можно редкой безветренной да к тому же лунно-звездной ночью сидеть на крыше своего собственного (что особенно приятно) дома, потягивать сладенький каш из розовых лепестков за неимением рарангового цвета и смотреть, как срываются с небесной тверди крошечные звездочки, которые в это время года то и дело расчерчивают небо над Великой степью огненными царапинками. Особенно если больше заняться нечем.
– Был бы ты нормальным эльфом, я бы тебя попросила спеть чего-нибудь.
– Много ты нормальных эльфов видела. Я самый нормальный, если выбирать из тех троих, которых ты знаешь: из меня, принца и Познавателя.
Унанки просто лень было тащиться вниз за цитрой. Да и риск попасться на глаза соседской прыщавой юнице, что каждую свободную минутку подглядывала за эльфом, был слишком велик. Тогда пиши пропало. Вид поющего эльфа способен толкнуть особо чувствительную барышню на весьма необдуманные поступки. Унанки и так уже начинал беситься, едва замечал на соседском заборе залегшую в засаде обожательницу.
Джасс чувствовала себя гораздо лучше, болезнь почти прошла, подгоняемая взашей целебным порошком и крепким хассаром. Накануне они с Унанки немного размялись, удовольствия ради помахав палками, потому что меч сам собой валился из ослабевших рук бывшей хатами. Физическая форма – дело наживное и восстановимое. Не чумой же она переболела, в конце-то концов. Как говорится, был бы кувшин добрый, а вино сыщется. А «кувшин» руками и уроками Хэйбора слеплен неплохой. Он постарался на совесть, когда сотворил «из ничего что-то». Немного сильной магии и много несложной работы, чтобы тело крепко-накрепко запомнило, каким ему надлежит оставаться, дабы быть достойным украшением для любимого меча мастера Хема. Романтики в данном поступке мага-ренегата – ни на жалкий медячок. Без магии пользоваться мечом, выкованным под немалую мужскую силу, Джасс все равно не смогла бы.