Знающий не говорит. Тетралогия

Астахова Людмила Викторовна

– Как вы находите наш скромный праздник? – спросила щедро расшитая жемчугом и кружевами черная шелковая полумаска, возникшая рядом. Настолько рядом, что Мэд немного смутился.

– Великолепно, монна. Восхищению моему нет и не может быть предела.

– Лучше или хуже, чем шестнадцать лет назад? – поинтересовалась полумаска, предлагая отпить из своего бокала.

Ну конечно, кто бы сомневался, его инкогнито с легкостью раскрыто. Если оно вообще имело место быть. Мэд вздохнул, смиряясь с неизбежным поражением.

– Если речь идет о виновнице того праздника, то никакие сравнения здесь неуместны. Вы стали совершенно неотразимы, Шиллиер.

Женщина улыбнулась, красиво изогнув полные, яркие, как спелые вишни,

губы. Чуть приподняла маску и… в этот миг Мэдрран ит-Гирьен ис-Келлан понял, что пропал. Пропал навсегда, потому что не влюбиться в нее было невозможно, как невозможно перестать дышать, как невозможно остановить сердце.

– У вас всегда была хорошая память… Как же мне звать вас теперь, мой принц?

– Как и прежде, прекрасная монна. Просто Мэд. Когда-то вы обращались ко мне именно так, – твердо ответил Мэд.

– Ах вот как. Значит, просто Мэд. И ничего не изменилось? – многозначительно спросила она.

– Ничего, монна.

Мэд отпил еще глоток и по старой традиции обрел право поцеловать женщину в губы, которым он с удовольствием и воспользовался. К взаимному удовольствию, кстати сказать. От Шиллиер пахло точно так же, как в тот день, когда ей самой исполнялось пятнадцать: немного жасмина, немного нарани и совсем чуть-чуть аймолайского лотоса. Мэд едва справился с желанием скользнуть губами вниз по стройной гордой шее в уютную ямку рядом с ключицей. Кто бы мог представить, что бесцветный длинноногий птенчик превратится в удивительную гибкую и волнующую красавицу.

– Наши дамы изнывают от желания уделить вам внимание. Не заставляйте же их ждать, полуночный гость, – шепнула Шиллиер ему на ухо, специально касаясь кончика мочки губами. – Смелее, просто Мэд, смелее.

Смелости Малагану было не занимать, и не только с дамами, но то, с какой прытью набросились на него прелестницы-аристократки, оказалось для него неожиданностью. Приятной, разумеется. С другой стороны, ажиотаж среди женщин привлек внимание их мужей, и кое-кто, уже искоса поглядывая на нежданного гостя, начинал подумывать о возможной дуэли в случае чего. Чего именно, они себе прекрасно могли представить. За шестнадцать прошедших лет приключения Мэда успели обрасти невероятными подробностями и превратиться в легенды. Сколько там правды и сколько вымысла, не знал никто.

Окруженный со всех сторон пышными юбками, драгоценными кружевами, драгоценностями, запахом духов и помад, поимый дорогим вином и кормимый деликатесами, Мэд вдруг почувствовал себя прежним, тем самым юным повесой, для которого весь мир вращался вокруг женских прелестей и веселых попоек. Только тот Мэд давно умер, и пепел его развеялся над Великой степью, и Мэду нынешнему вся эта чувственная суета казалась лишь милой шалостью, очаровательной прогулкой в прошлое, трогательным воспоминанием юности. То, чему более никогда не повториться. Он являл собой саму любезность и благородство, заставляя дам восхищенно вздыхать, серебристо смеяться, смущенно опускать ресницы и сожалеть лишь о том, что высокое чело их разлюбезного кавалера не венчает корона герцогов. А ведь могла бы, могла…

В полночь Шиллиер с мужем, кстати, высоким и очень симпатичным представителем семейства Эспир, представили гостям свою дочь, именинницу и виновницу торжества. В день пятнадцатилетия девушка из аристократической семьи становилась не только полностью взрослой, но и чьей-то невестой. Замуж она выйдет года через два-три, за эти годы привыкнув и к будущему супругу, и к обязанностям хозяйки дома. Девочка в цветах дома Хайэсс – серебряное шитье поверх синего и серого бархата – беспокойно взирала на веселую толпу, но Мэд сильно сомневался, чтобы дочь Шиллиер переживала за свое будущее. Женщины Хайэсс славились своей красотой, плодовитостью и умом, прежде всего умом, а посему от женихов у них отбоя не было. Мэд присмотрелся повнимательнее и заметил мальчика из семьи Саваж, ровесника именинницы, на которого был устремлен взор девочки.

– Монна Хайэсс выбрала правильно, – одобрительно шепнула на ухо Малагану одна из его спутниц, кажется, младшая из племянниц лорда Хиссуна. – Они знакомы с детства и успели свыкнуться с мыслью о супружестве. Кто знает, может быть даже, они смогут еще и полюбить… Впрочем, это совершенно неважно. Так ведь, мой… Мэд?

– Полностью с вами согласен, монна Тар. Красивая пара.

Мальчик Саваж выглядел совершенно счастливым и даже немного влюбленным. Справедливости ради, эрмидэйские аристократы редко в матримональных планах шли против сердечных склонностей своих отпрысков. Они поступали проще, с младенчества воспитывая у детей понимание долга перед семьей. Маленькие мальчики и девочки прекрасно знали, что брак и любовь совсем не одно и то же. А кто знал это лучше всех? Конечно, Мэд. Глупо, как глупо, думал он. Вернуться туда, где тебе нет места, туда, где никто тебя не ждет, вернуться просто шутки ради и вдруг полюбить ту, о которой никогда не вспоминал. Какая чушь, какая банальность, право слово. Вот теперь гляди во все глаза на самую прекрасную женщину на свете, принадлежащую перед богами и людьми другому, на ее детей, на ее праздник, на ее жизнь и не забывай себе напоминать как можно чаще, что у тебя нет ни малейшего шанса, Мэд не-верящий-в-любовь. Вернее будет теперь сказать не-веривший-в-любовь.

Мэд не отрывал глаз от Шиллиер, пока она говорила положенные обычаем слова, утверждая свою дочь в праве женщины, и объявляла о помолвке. Она сняла полумаску и теперь лучилась счастьем, как весеннее солнце. Гости выразили свою радость ликованием и без задержки перешли к вручению подарков. Девочке в подобном случае дарят украшения, кроме браслетов, а мальчику – оружие, кроме самострелов. Горка драгоценностей на серебряном подносе росла прямо на глазах, и каждый следующий подарок был дороже предыдущего. Кольца, серьги, диадемы, кулоны и колье со временем составят приданое невесты, но отныне только муж имеет право дарить ей драгоценные украшения. Мудрый обычай, и всегда супругу можно сказать, что во-о-от это миленькое колечко преподнесла троюродная бабушка на пятнадцатилетие. В качестве подарка у Мэда были серебряные серьги, купленные еще в Инисфаре. На самом деле их выбрал Яримраэн, изрядно потрепав нервы ювелиру своей эльфьей придирчивостью. Предназначались они для одной неприступной красавицы, на которую Малаган положил глаз, хрупкое изысканное творение безвестного мастера должно было решить вопрос благосклонности. Но встреча так и не состоялась, потом красотка позабылась, а сережки остались и до сегодняшнего вечера благополучно болтались на дне дорожного мешка.

– Ах, мама, смотри, какая прелесть! – восторженно пискнула девочка, вертя в руках Мэдов подарок. – Настоящие заморские!

– Ваша красота достойна самого лучшего обрамления, монна, – с поклоном заверил Малаган.

– Говорят, вы много путешествовали, лорд… э… Мэд.

Этот чуть томный тон, полный смысла и значения взгляд… Мэд с одобрением глянул на Шиллиер, мол, девчушка несомненно делает успехи.

– Поверьте, я нигде не встречал более красивой и умной девушки, чем вы, монна Флай.

– Позвольте вам не поверить, – мило улыбнулась девочка и перевела дерзкий взгляд куда-то за спину Мэда. – Как я рада вас видеть, дядюшка!

Мэду не оставалось ничего иного, как отойти в сторонку, чтобы любимый дядюшка смог запечатлеть поцелуй на лбу именинницы и водрузить поверх кос целую диадему из отборных рубинов. Одно утешало, что этот подарок будет смотреться наиболее уместно, как раз когда Флай сравняется сорок.

– Не огорчайтесь, милорд, – тихо сказала Шиллиер. – Ваша наглая лесть произвела на Флай неизгладимое впечатление. Вы так старомодно сладкоречивы, что она немного растерялась.