Зной прошлого
Шрифт:
Наконец-то пришло сообщение, из которого стало ясно местонахождение третьего батальона жандармерии: «Через станцию Странджа проследовал товарный состав, вагоны которого набиты жандармами». Из областного центра тут же последовало распоряжение задержать поезд в Карнобате, однако времени для подготовки надлежащей «встречи» практически не было. До Бургаса оставалась лишь одна станция — Айтос.
— Это произошло десятого сентября, часов в девять-десять вечера, — вспоминал один из организаторов задержания батальона жандармерии. — Нам было приказано принять все необходимые меры, чтобы не пропустить поезд в Бургас и разоружить жандармов. Позднее, во время следствия, выяснилось, что они намеревались учинить в городе расправу, а затем пробиваться к границе. Как глава народной власти в околии, я провел срочную мобилизацию коммунистов и ремсистов. Удалось собрать
— Когда вы пришли на вокзал, было известно, где в тот момент находился поезд? — спросил я.
— Мы знали, что он уже на подходе к Айтосу. Из Карнобата поступило сообщение, что поезд проскочил станцию на большой скорости.
— Как же удалось остановить поезд?
— Мы заняли удобные позиции. Начальник станции перевел прибывающий поезд в тупик. Хочешь не хочешь, им пришлось остановиться. Мы их предупредили, что поезд окружен, и потребовали безоговорочной капитуляции. Ответа не последовало. Несколько наших скрытно подобрались к паровозу и привели машиниста. Спросил у него: «Кого везешь?» А он в ответ: «Каких-то солдат, кого же еще». Но когда понял, что нам все известно, сразу заюлил — запугивали, мол, его, заставили силой… От него мы узнали, в каком вагоне размещался штаб батальона. Снова предложили жандармам сдаться. Тогда они открыли двери вагонов — и поезд ощетинился пулеметными дулами. Стало ясно, что без кровопролития не обойтись. В этот момент возле поезда появился советский капитан с группой красноармейцев. «Предупредите их, — сказал он, — что, если через пять минут они не сложат оружия и не сдадутся, эшелон будет взорван». Мы вначале укрывались кто где мог, чтобы не попасть на мушку врагу, а советский капитан встал, не таясь, рядом со штабным вагоном и стал ждать. Смелый был человек. Тогда многие из наших подошли к нему. Из штабного вагона до нас долетали обрывки споров, возбужденные голоса. Затем из вагона вышел офицер, оказавшийся военврачом батальона. «Чего ждете, — говорю я ему, — все хотите погибнуть, что ли? Вот ты врач, так разве не понимаешь, что вы делаете? А ведь среди вас есть и невиновные люди». Офицер сказал, что в настоящий момент батальоном командует поручик Стефанов и что вскоре они дадут ответ. Время тянулось мучительно медленно. Советский капитан молчал и лишь изредка поглядывал на часы. Наконец поручик Стефанов вместе со всем штабом сдался в плен.
— Вместе со всем штабом, но без Чушкина, — уточнил я.
— Да, именно так. Когда жандармы начали сдавать оружие, в штабном вагоне раздался одиночный пистолетный выстрел. На мой вопрос о том, кто стрелял, поручик Стефанов ответил, что это Чушкин покончил с собой. К четырем часам утра одиннадцатого сентября разоруженные жандармы были отконвоированы под сильной охраной в здание торгового училища. В последующие дни стали прибывать уполномоченные из различных районов области. Они увозили с собой жандармов, которые участвовали в кровавых преступлениях в их родных краях, для проведения следствия на местах. Но среди убийц находились и такие, чьи имена были неизвестны. Пришлось объявить жандармам, что их отпустят лишь в том случае, если будут выданы все укрывавшиеся среди них убийцы, и что в противном случае им придется находиться под арестом до тех пор, пока все убийцы не будут выявлены в ходе расследования. В тот же день нам стали известны все, кто непосредственно участвовали в казнях патриотов. Убийцы были задержаны, а остальных жандармов мы отпустили по домам.
— Как относился народ к жандармам? — поинтересовался я.
— Как к палачам и убийцам. Из разных мест приезжали пострадавшие, требовали выдачи тех жандармов, которые зверствовали в их краях. Но мы были против самосуда, считали, что только Народный суд вправе решить, кто и в чем виновен. Из-за этого нам пришлось выслушать немало упреков и в свой адрес.
Да, Народный суд воздал по заслугам капитану Русеву, Косю Владеву и всем, кто слепо исполнял их приказы. Третий батальон жандармерии, принесший столько страданий и горя жителям бывшей Бургасской области, перестал существовать. Но его деяния навеки запечатлелись в памяти народа как символ жестокости и бесчеловечности.
Бессмертие
Мы сидели с матерью моего друга на стареньких стульчиках на балконе ее новой квартиры в многоэтажном доме и любовались панорамой города. Вокруг широко раскинулись
— Закончил ты свою работу? — спросила она меня. — А то все ходишь, спрашиваешь, а ничего в мире не меняется.
Она пристально смотрела на меня, словно надеясь услышать что-нибудь новое о расстреле в ту трагическую ночь. Ей хотелось знать всю правду, какой бы горькой она ни была. Но у меня не было сил вновь пережить всю трагедию.
— В основном закончил, — ответил я. — Но не мне судить, хорошо или плохо получилось. Пусть другие скажут об этом.
Мы оба замолчали, погруженные каждый в свои мысли. Мать моего друга ни о чем больше не спросила меня. Она задумчиво смотрела вдаль. Морщины на ее лице разгладились, во всем ее облике читалось какое-то мудрое спокойствие. О чем думала она в эти минуты? Может быть, о том, что дело, за которое отдали свои жизни ее сын и его мужественные товарищи, победило. Они погибли в борьбе, но остался светить на вечные времена зажженный ими неугасимый огонь свободы, добра и справедливости. Новая жизнь пришла на болгарскую землю. Неузнаваемо преобразились наши города и села, построены современные заводы, шахты и электростанции, щедрыми урожаями откликается земля на заботу земледельцев. Совсем другими стали и люди — они превратились в подлинных хозяев своей страны и творцов ее будущего.
Не раз мне доводилось слышать: что-то, мол, у нас не так, а могло бы быть и лучше. Верно, не все еще сделано так, как хотелось бы. Но не надо забывать, что слишком много верных бойцов партии, лучших дочерей и сыновей нашего народа не дожили до победы, не смогли включиться в мирный, созидательный труд. А ведь все они были вдохновенными энтузиастами, непреклонными мечтателями. Они сражались с оружием в руках и думали о том времени, когда будут возводить заводы и создавать колхозы, будут учиться и творить. Об этом грядущем времени еще в первых своих стихотворениях писал Атанас Манчев. Он предвидел день, когда, «как после бури, распахнется необъятная небесная ширь, засияет многоцветная радуга, запоет природа и вместе с нею люди запоют величавую человеческую песнь мира, свободы и труда». Об этом грядущем времени мечтали все погибшие. Однажды Женда сказал нам: «Когда создадим колхоз, братцы, я стану трактористом». Затем, после короткой паузы, он несколько смущенно спросил: «А что скажете, если я стану певцом или артистом, это не будет стыдно?» Что мы могли ему ответить? Лишь рассмеялись: сами не очень-то представляли, какой она будет, эта грядущая свободная жизнь. Ради нее мы сражались с оружием в руках, и очень многие отдали за нее свою жизнь.
Когда пришло время расплачиваться за содеянные преступления, трудно было узнать тех, кто обрек на смерть моих товарищей.
— Подарите мне жизнь, — умолял Народный суд генерал Младенов. — Я хочу радоваться жизни и видеть рядом с собой своих близких.
Когда возникла угроза его жизни, он стал молить о пощаде. А лишь несколько месяцев назад с его легкой руки в стране царил массовый фашистский террор и десятки мужественных борцов были казнены без суда и следствия.
— У меня за плечами четырнадцать лет безупречной службы, — заявил капитан Русев. — Думаю, что могу рассчитывать на снисхождение.
Интересно, какое содержание вкладывал этот образцовый жандарм в слова «безупречная служба»?
— Я никогда не был фашистом, — твердил Косю Владев. — Прощу вас быть снисходительными ко мне.
После победы революции, как правило, все наши классовые враги неожиданно превратились в приверженцев демократии и противников фашизма. Так что если и поверить на минуту в демагогические заявления бывшего шефа жандармской разведки, то не следует забывать, что о более послушном орудии произвола фашистские власти не могли и мечтать. А столь ли велика разница между идейно убежденными фашистами и теми, кто рьяно исполняли с оружием в руках их приказания?
Да, те, кто с такой легкостью решали судьбы народных борцов, очень скоро были вынуждены сами просить о снисхождении. Бывают в жизни ошибки, которые можно поправить или хотя бы простить, но содеянное этими людьми требовало отмщения.
Я проследил жизненный путь патриотов, расстрелянных у села Топчийско, чтобы рассказать о последних мгновениях их героической жизни и человеконенавистнической сути фашизма. Мне стало известно немало новых фактов о трагической судьбе еще целого ряда народных борцов. О них я тоже рассказал в этой книге. Их смерть также на совести Соларова, Мандрова, Димитрова, Русева, Владева, Чушкина и им подобных.