Зодчие
Шрифт:
Обрадованный наместник отправил за зодчими целый отряд во главе с приставом. Приказ был такой: немедленно забрать Постника и Барму и везти в Москву под строгим присмотром.
Наместник так долго внушал приставу важность порученного ему царского дела, что тот хотел сковать зодчих по рукам и ногам, опасаясь злоумышленного их побега. Постник долго убеждал его, что они бежать не собираются, и сунул щедрое подношение; тогда пристав обошёлся со строителями более мягко: усадил каждого в отдельную телегу и окружил плотным кольцом стрельцов.
Так
О жизни своей зодчие рассказывали скупо.
– О чем много говорить! – удивлялся Барма, коренастый старик с кудрявой седой головой. – Ходили по Руси, строили. Там годик проработал, там другой, с места на место, из города в город, из села в село – глянул на себя, а уж и старость подошла, и голова в серебре… Так и прожил я век бобылем, за работой жениться не поспел. Вот говорю Постнику: «Эй, парень, пока не поздно, обзаводись семьей, а то останешься одиночкой, как я!» Так и ему все некогда да недосуг…
Постник, русоголовый, мощного сложения мужчина, уже доживавший четвертый десяток лет, добродушно улыбался:
– Нейдут за меня невесты: кочую я с молодых лет с наставником, гнезда доселе не свил. Вот ужо надо съездить на родину, в Псков, там домишко поставить – может, тогда и семьянином сделаюсь…
Зато о своих стройках Барма и Постник говорили много и охотно. Барма подробно рассказал, как строил он для великого князя Василия Ивановича храм в Дьякове. Василий Иванович, хоть и был обременен государственными делами, все же очень интересовался строительством, частенько наезжал в Дьяково. А когда построен был храм, щедро наградил Барму и хотел подарить каменные палаты в Москве.
– Мне воля дорога, государь, – ответил тогда Барма, – и эти палаты будут мне, как железная клетка птице…
И зодчий снова пошел странствовать по Руси. Привлеченный его славой псковитянин Иван Яковлев, по прозванию Постник, пришел к нему учеником, и с тех пор в продолжение многих лет они неразлучны. Постник не оставлял старого наставника, хоть давно сравнялся с ним мастерством.
Клобуков не скрыл от зодчих, с какой целью привезли их в Москву и какие надежды на них возлагаются, но просил никому не говорить о царских замыслах.
Разговором с зодчими Клобуков остался доволен и доложил о их прибытии царю. Через два дня состоялся прием.
Сбоку царя сидел митрополит в простой, не пышной рясе; позади стоял Клобуков, поглаживая окладистую рыжую бороду и делая Постнику успокоительные знаки.
– Вот мы, твои слуги, государь! – сказал Барма. – Требовал нас перед свои светлые очи?
– Жалую вас на прибытии, – ответил царь. – Как тебя земля, старче, носит?
– Как твоему батюшке, великому князю Василию Ивановичу, служил, так и твоему царскому величеству могу еще послужить! – Голос Бармы был спокоен и радостен.
– Я
– Слыхали, государь!
– Такой надо памятник поставить, чтоб века стоял, напоминал о воинах безвестных, положивших голову за дело русское, хрестьянское! – Голос царя гремел, щеки пылали.
– Великое дело, государь!.. – согласился Барма.
– Не все еще сказано! – прервал его царь. – Надо такой храм поставить, какого на Руси не бывало с начала времен и чтоб иноземцы, на оный посмотрев, диву бы дались и сказали бы: «Умеют русские строить!» Вот что мы держим с преподобным владыкой на мысли! Понятно вам сие, зодчие?
Митрополит кивком выразил полное согласие с царем. Клобуков из-за царской спины поощрительно улыбался.
– Рад слышать такие речи, государь! – сказал Барма.
– А ты что молчишь, Постник?
– В чину учимых я, государь, – скромно ответил Постник. – Решать подобает наставнику, а я из его воли не уклонюсь…
– Мнится, государь, это те мастеры, какие нам надобны, – молвил Макарий.
– Возьмешься, Барма? Ответствуй! – обратился к зодчему царь.
Барма низко поклонился:
– Коли не в труд будет, великий государь, повремени до завтра. Тяжек ответ. Возьмемся – пятиться некуда!
– Дело большое, подумайте, – согласился Иван Васильевич.
На другой день разговор возобновился.
– Беремся строить, государь, – заявил Барма, поприветствовав царя. – Как от счастья отказываться!
– Супротивничать не смеем, – сказал и свое слово Постник.
– Шубейками со своих плеч вас жалую! – воскликнул довольный царь. – Будете у меня в приближении.
Барма смело возразил:
– За тем не гонимся, государь! Но и не отнекиваемся от милости, ибо коли не будем у тебя в чести, то бояре твои помехи нам станут строить.
Лицо царя потемнело, глаза взглянули сердито:
– Уж эти мне бояре! Сидят у себя во дворах, как сомы в омутах, думают – я их не достигну. Да нет, шалят, у Ивана Московского руки длинные!.. И вы бояр не опасайтесь. Но… работать у меня!
– С делом не справимся – ответ будем держать! – твердо сказал Барма. – Только и ты нам препон не чини: чтоб мы были делу хозяева. А то ежели сей день так, а завтра иначе, то и зачинать не станем…
Речь Бармы понравилась царю:
– Владыко, слышь, как поговаривает? Это ермолинский дух в нем! Помнишь, ты мне про Ермолина рассказывал и мы гадали, есть ныне таковые мастера али нет?
Макарий смотрел одобрительно:
– Прав он, государь. Кому много дано, с того много и спрашивается. Но чтобы спрашивать, надо дать.
– Смел, смел ты, Барма! – оживленно продолжал Иван Васильевич. – За такие дерзостные речи голову отрубить али помиловать? Помилую: не убоялся ты моего гнева и молвил прямое слово!