Золотая братина: В замкнутом круге
Шрифт:
– Верно, – согласился Любин.
– Вот из этого, мой уважаемый Пинкертон, и будем исходить. Есть идея!..
Глава 15
В отеле «Рейн»
Граф Алексей Григорьевич Оболин занимал просторный номер в аристократическом отеле «Рейн»: мрамор, хрустальные люстры, широкие диваны и удобные кресла, отделанные светло-зеленым плюшем; на широких окнах воздушный голубой тюль и светло-зеленые бархатные портьеры для вечера и ночи, шкафы из орехового дерева, ковры на полу. Алексей Григорьевич, в белой рубашке
– Какого черта?! – гаркнул граф Оболин.
Однако дверь уже открылась, и в гостиную вошли двое – первым Кирилл Любин, за ним Глеб Забродин.
– Здравствуйте, Алексей Григорьевич! – сказал Кирилл.
– Вы? – Граф с изумлением смотрел на Любина. – Здесь? Какими судьбами? Простите, Кирилл…
– Захарович, – подсказал Любин. – А судьба сейчас у русских людей… Да, позвольте представить: Глеб Кузьмич Забродин, из Петербургского департамента полиции.
– Бывшего, к сожалению… – Глеб щелкнул каблуками, почтительно вытянулся. – Отдел сыска.
Алексей Григорьевич в некоторой растерянности пожал руки неожиданным гостям. Кирилл поднял с полу газету – это, естественно, была «Дойче беобахтер».
– Собственно, мы к вам по этому делу…
– Да как вы меня разыскали? – недоумевал Оболин.
– Помилуйте, Алексей Григорьевич! – улыбнулся Любин. – Весь отель забит русскими. Сегодня в ресторане только и разговоров о вашей «сделке века»…
– Моей!.. – с горечью перебил граф Оболин.
– Вот-вот! – продолжал Любин. – Кто-то сказал, что видел вас здесь, в отеле. Я к портье – точно! И мы с Глебом Кузьмичом у вас!
– Собственно, с какой целью, господа?
– Профессиональное чутье мне подсказало: здесь что-то не так! – вступил в разговор Забродин. – Может быть, от вашего имени…
– Как же, от моего! – желчно перебил граф Оболин. – Мой дворецкий Толмачев… Вор, каналья!..
– Это он?! – с изумлением ахнул Любин (очень правдоподобно). – Тот, что в Ораниенбауме?…
– Представьте! – Алексей Григорьевич задохнулся от негодования. – Он! Должны были встретиться здесь, в «Черных парусах»… Сервиз у него. Попросту украл «Золотую братину»… и не только братину. Ничего не понимаю. Всегда демонстрировал только преданность. Моя верная тень… Пристрелю мерзавца!
– Вы собираетесь… – Забродин отложил газету.
– В Берлин! – кипел граф Оболин. – Пристрелю как собаку! На месте!
– И чего добьетесь, Алексей Григорьевич? – спросил Глеб. – Вас арестуют как убийцу.
– А вы что предложите? – Граф с раздражением смотрел на Забродина.
– Предотвратить сделку, – спокойно пояснил Глеб.
– Это еще возможно? – Оболин оторвался от чемодана, в котором бесцельно перекладывал вещи.
– Если успеем, возможно. – Уверенность слышалась в голосе Забродина. – Тут со мной несколько моих людей, вместе покинули пределы Российской империи. Только, Алексей Григорьевич, сами понимаете, все мы остались без средств…
– Деньги есть, – перебил граф. – Договоримся.
– Если позволите, и я с вами. – Любин просительно смотрел то на Оболина, то на Забродина. – Ведь я, как вам известно, изучал версию создания «Золотой братины» в контексте русской истории…
– Опять вы со своей историей! – поморщился граф Оболин.
– Опять, граф. – Страсть зазвучала в голосе Любина. – Если вы патриот России, эта историческая версия не может быть вам безразлична. Более того, вы к ней причастны. Вам хотя бы известно, как создавался ваш сервиз «Золотая братина»?…
Шедевр, достойный царицы
Глава 16
Братина
В дом графа Панина они попали глубокой ночью и сразу окунулись в разгар буйного радостного пира. В небольшом зале, жарко натопленном двумя голландскими печами, за длинным столом сидели человек двадцать офицеров в разных званиях и разных родов войск, все были уже порядочно пьяны, но веселы, возбуждены; воинское дружество, скрепленное кровью, царило за столом с обильной едой и заморскими фруктами, заставленным бутылками и кувшинами. Гвалт стоял несусветный: песни, крики. Высокий потолок с лепными ангелами по углам тонул в клубах табачного дыма. Ах, как славно после дальней дороги через петербургскую зимнюю непогоду, через ночное ненастье с мокрым снегом и пронизывающим ветром с Финского залива, – как славно попасть в тепло, на пир соратников, которые знают тебя и любят. Просто здесь все открыто, нет холода, притворства, шаблонного этикета императорских балов и приемов в Петродворце. Хозяина, Петра Ивановича Панина, и гостя его, Григория Григорьевича Оболина, подхватили офицеры под белы руки, усадили почетно за отдельный стол – и тут же на нем и ковши, и бутылки, снедь обильная.
– Отведайте, графушки, нашего доброго зелья, не побрезгуйте. И кушайте на здоровье.
И часа не прошло – веселы наши графья, пьяны; у Григория Григорьевича Оболина лицо подобрело, расправилось, вроде бы и обида на матушку-императрицу поумерилась. Мирно беседовали сановные люди Российской империи.
– Охоча Катенька до диковин всяческих, – говорил Григорий Григорьевич, потягивая темное густое вино из позолоченного кубка. – Может, какой подарок учинить, чтобы взглянула и обомлела? Только чем ее удивишь, Катюшу нашу…
Офицеры (все как один бравые молодцы – никакой хмель их не берет) образовали в центре залы тесный круг. И ходила по кругу из рук в руки серебряная братина красоты неописуемой – на боках, волшебными тонкими линиями изображенные, еле заметные в мерцании свечей, двигались полустершиеся картины из ратного быта скифов: сошлись в поединке два всадника с короткими мечами, и лошади встали на дыбы; натянул лук молодой воин – сейчас стрела оторвется от тетивы; обнаженную плененную девушку тянет за связанные руки могучий детина, заросший бородой…
Братина была наполнена вином, к ее «уточке» припадали, покачиваясь, офицеры. Взял в обе руки братину молодой полковник Демин – тот самый, что у стен Катлинского завода докладывал графу Панину о захвате мастеров, подошел, стараясь ступать прямо, к Панину и графу Оболину и, поклонившись, сказал:
– Петр Иванович, отец наш родной, графушка! И вы, ваше сиятельство, Григорий Григорьевич! Не откажите воинству – братина сия венчает нас на боевое товарищество до земли гробовой… Испейте с нами.