Золотая братина: В замкнутом круге
Шрифт:
Глава 40
Акция «Захват»
Городок Кауфбау находился в восьми километрах от замка Вайбер. Пять тысяч жителей. Костел, школа, почта, аптека, магазины. Все знают друг друга. Все знают и обитателей замка Вайбер, а Ганса Фогеля, молчаливого, нелюдимого, прозвали Кием – о его мастерстве в округе ходят легенды. Всем известна и его дружба с Отто Гутманом и владельцем мастерской по ремонту легковых машин Карлом Вульфом. С аптекарем сдружился Ганс на почве любви к органной музыке – не пропускают они ни одной службы в костеле, когда исполняются произведения Баха, к которому оба особенно чувствительны. А с Карлом Вульфом сблизила маркера боровая охота.
В час дня, когда Дархен, супруга обер-лейтенанта войск СС Пауля Кауфмана, занялась (по
– В город, господин Фогель?
– Да, Генрих. Заеду к Карлу. Глухариные тока начались. Надо выбрать место. Ничего, друг мой, нет лучше глухариной охоты. Давай возьмем тебя – на всю жизнь запомнишь.
– Я бы с радостью, господин Фогель, – лейтенант развел руками, – служба, дьявол ее забери.
Ворота открылись. И уже через пятнадцать минут малолитражка серого цвета с треснувшим лобовым стеклом подъезжала к мастерской Карла Вульфа. Карл, полнеющий человек лет тридцати пяти, с порядочной лысиной, подбежал к машине. Ганс открыл дверцу.
– Добрый день, Карл. Едем выбирать место для глухариной охоты. – Ганс понизил голос: – Срочно. Оденься соответственно и прихвати провизию для ужина.
Прошло полчаса. Серая малолитражка, отъехав от Кауфбау четырнадцать километров, свернула на глухую проселочную дорогу, довольно круто поднимающуюся в горы. Рядом с Фогелем сидел Карл Вульф. Машина остановилась у высокого старого платана с раздваивающимся стволом. От дерева в лес шла неприметная тропа.
– Твой велосипед на ходу? – спросил Ганс.
– На ходу.
– Сегодня понадобится. Ждать здесь тебя не буду. – Мартин Сарканис вынул из кармана портсигар, щелкнув замком, открыл его, осторожно из-под резинки вынул третью папиросу слева, передал ее Вульфу. – И еще… – Из-под папирос в портсигаре он извлек тонкий лист бумаги, испещренный цифрами и буквами: – Шифр канала «Файер». Я полностью доверяю тебе, Карл. Ты дождешься ответа и сам тут же расшифруешь. Думаю, ответ будет в течение двух часов. Потом с ним отправишься к Гутману. Пусть аптекарь сразу звонит мне. Скажет так… – Ганс Фогель задумался. – Москва ответит на два вопроса. На первый – ответ должен быть: да или нет. Если да, Отто скажет, что на вечерней службе в костеле будет исполняться Двенадцатый хорал Баха. То есть да, будет. Понимаешь?
– Понимаю.
– Если Москва скажет нет, значит, нет, хорал исполняться не будет. В ответе на второй вопрос обозначат время. Ответ аптекаря должен быть таков: по третьей программе Берлинского радио идут, в записи, круглосуточно симфонические концерты. Пусть он скажет: обязательно послушай сегодня концерт такой-то. Важно время его исполнения. Понятно?
– Все понятно, Ганс, – сказал владелец мастерской по ремонту легковых машин Карл Вульф.
– Еще не все, – уточнил Сарканис. – Теперь, пожалуй, самое главное: во втором ответе будет указано конкретное время. Я надеюсь на это. Так вот, в этом случае действуй по формуле «Треугольник». Твоя машина на ходу?
– У меня она всегда на ходу.
– Вот теперь все. С Богом!
Серая малолитражка развернулась и стала спускаться вниз. А Карл Вульф, в высоких охотничьих сапогах, в прорезиненной брезентовой куртке и в меховой шапке, с небольшим рюкзаком за плечами, около часа шел по тропе, размеренно переставляя ноги. Тропа кончилась, затерялась на небольшой лужайке. В зарослях молодого ельника, который начинался сразу за лужайкой, Карл разгреб завал еловых лап – его велосипед был на месте. Что же, спуститься вниз на велосипеде – даже удовольствие, и до Кауфбау без особой спешки можно доехать часа за полтора. Дальше Карл поднимался вверх, руководствуясь приметами, известными только ему, для постороннего кругом был глухой, неприветливый лес. И опять открылась поляна, в дальнем крае ее виднелась заброшенная охотничья сторожка.
Карл Вульф подошел к сторожке, оглядевшись, открыл скрипучую дверь и шагнул во мрак тесной комнаты. Затем он вынул электрический фонарь, включил его и, светя себе под ноги, отодвинул на полу две доски. Образовалось темное отверстие. Из него Карл извлек довольно тяжелый предмет в кожаном чехле. Стряхнув с чехла землю, он развязал тесемки и поставил на грубый стол из необтесанных досок передатчик. Из чехла достал наушники, надел их, потом достал из нагрудного кармана рубашки папиросу, переданную ему Мартином Сарканисом, из мундштука вынул трубочку тончайшей папиросной бумаги, развернул ее – глаза привычно заскользили по аккуратным рядам цифр, которые иногда прерывали буквы латинского алфавита.
Карл взглянул на наручные часы. Через несколько минут, получив связь, знакомым на память кодом Карл Вульф передал первую фразу: «Линия „Файер“». Информация, которая шла в Центр по линии «Файер», требовала немедленного ответа.
В Москве шел дождь вперемешку с мокрым снегом. Глеб Кузьмич Забродин из окна своего кабинета через смутную сетку снежных хлопьев смотрел на Лубянскую площадь. За прошедшие два десятилетия он неузнаваемо изменился: стал совершенно седой, хотя вьющиеся волосы по-прежнему были густы, жестки; две резкие морщины пролегли на лбу, правую щеку рассекал белый шрам от уха до уголка рта. В карих глазах, как и раньше, светились живой ум и ирония, к которым прибавились сосредоточенность и напряжение. Забродин выдвинул ящик письменного стола, достал из него трубку, спички, металлическую коробку с табаком «Дукат». Неторопливо, стараясь пересилить, отогнать чувство ожидания, стал набивать трубку табаком. Зазвонил телефон.
– Срочно зайдите ко мне, товарищ старший лейтенант.
В кабинете Николая Александровича Голубятникова было уже человек шесть. Начальник отдела, моложавый, приветливый, был на двенадцать лет моложе Забродина.
– Что же, Глеб Кузьмич, похоже, час пробил, – сказал комиссар госбезопасности первого ранга Голубятников. – Вот, только что от шифровальщиков. – И он передал Забродину лист бумаги с четкими машинописными строчками.
Глеб Кузьмич читал, а его сердце сильно билось.
«Прибыл Третий с инструкциями Геринга. Шестнадцатого марта в семнадцать часов (время сообщено Третьим) начнется операция по изъятию „Братины“. Численность группы, ожидаемой для эвакуации сервиза, шесть человек (информация Третьего). Охрана замка двенадцать человек. Похищение „Братины“ планируется во время переноса ценностей „Вайбера“ в бункер. Наверняка Толмачев сделает попытку завладеть сервизом.
Считаю необходимым осуществление акции „Захват“.
По словам Третьего, он связался с вами и получил „добро“ на эвакуацию „Золотой братины“ через границу Швейцарии. Подтвердите или опровергните эту информацию.
Сообщите время начала акции „Захват“ на земле Баден, если она будет осуществляться.
Макс».
– Вот такие дела, Глеб Кузьмич, – сказал комиссар Голубятников, нарушив тишину, заполнившую кабинет. – Товарищ генерал в курсе. Возглавить операцию поручается вам. Вы согласны?
Все присутствующие в кабинете смотрели на Глеба Кузьмича.
– Почему вы молчите, старший лейтенант?
С 1919 года Забродины, мать и сын, жили в Москве. Маргарита Оттовна по-прежнему работала в Наркомате здравоохранения, как и раньше сгорая на своем поприще. Глеб служил в НКВД, в управлении контрразведки. Да, он окончательно сделал выбор, его увлекло дело, которому он посвятил себя полностью. «У любого государства есть контрразведка, – говорил он себе. – Я служу безопасности России». Кроме того, это дело соответствовало его авантюрному характеру. В 1924 году, после смерти Ленина, Глеб вступил в партию большевиков (Маргарита Оттовна была счастлива). Забродины получили хорошую квартиру из трех комнат в самом центре, в Газетном переулке. К тому времени Глеб женился на скромной, милой девушке Наде, студентке третьего курса пединститута, из семьи учителей; у них родилась дочь Нина. Скоро в доме Забродиных появилась прислуга, пожилая женщина из деревни бывшего Клинского уезда. Занимаемые должности предоставляли матери и сыну блага и привилегии, которые стал вводить Сталин для партийной и государственной номенклатуры: продовольственные пайки через спецраспределители, путевки в лучшие южные санатории, в которых контингент отдыхающих строго отбирался, спецлечение. За Маргаритой Оттовной по утрам теперь заезжала наркоматовская черная «эмка» и вечером, случалось, очень поздно (в Наркомате здравоохранения, как и в других наркоматах, рабочее время по часам не считали) привозила домой.