Золотая девочка
Шрифт:
– А он?
– А он, Люська, и не думал замечать. Я прямо не знала, что делать. Не будешь же одиноким тополем около его класса торчать, да еще на чужом этаже. Приходилось маскироваться. Хорошо, что на четвертом этаже библиотека была. Так моя подруга Верка Симакова… ну… тетя Вера, которой я поначалу ничего не говорила, в конце концов заметила мой неожиданно возросший интерес к художественной литературе и потребовала объяснений. В противном случае грозилась перестать дружить со мной и начать дружить с Ольгой Третьяковой.
– И ты ей все рассказала?
– Да. И, как увидишь, правильно сделала.
– Так, значит, вас тетя Вера познакомила?
– Не совсем. Она просто способствовала знакомству. А дело было так. Однажды нас, учащихся с восьмого по десятый класс, послали в близлежащий совхоз убирать картошку. Называлось это субботником. От комитета комсомола старшей назначили Таньку, ту самую соседку Веры. Танька предложила нам работать как можно медленнее, а она пришлет нам, будто бы в помощь, двух десятиклассников, одним из которых будет интересующий нас товарищ.
– Выходит, вы познакомились на грядке?
– Да, вот так тривиально – на совхозной грядке. Но это папа так думает… А ты-то, надеюсь, понимаешь, какая большая предварительная работа была проделана?
– Да-а-а, мама, ты молодец!
– Это Танька с Веркой – молодцы! Кстати сказать, дядя Саша, муж тети Веры, – тот самый второй десятиклассник с совхозной грядки.
– Да ну?
– Вот тебе и «да ну»!
– Мам, а вы сразу после школы и поженились?
– Нет. Это Вера с Сашкой сразу. А мы с папой как-то раздружились, потерялись. В разных институтах учились, потом распределены были на работу в разные города.
– Что значит – распределены?
– Правило было такое тогда: институты направляли своих выпускников в другие города, и отработать там обязательно надо было два года. Я – в Кургане работала, а папа – где-то чуть ли не под Хабаровском. Его расспроси, если интересно. Когда мы вернулись в Ленинград, то однажды случайно встретились, на Невском. И больше уже не расставались. Оказалось, что оба никого лучше друг друга за эти годы так и не встретили. Жалели, что столько времени потеряли… И ты у нас поздно родилась… Зато какая любимая! – Мама чмокнула Люську в нос и предложила: – Давай все-таки попробуем заснуть, а то утром не подняться будет.
– Давай, – согласилась Люська, но долго еще не могла уснуть, представляя себе юных родителей на картофельной грядке.
Глава 5
Заболеть можно и от страха
На другой день после полубессонной ночи Люська шла в школу не выспавшаяся и какая-то раздавленная.
Все-таки странная кража! Кому нужна Зинаида? Люська вздохнула длинно и протяжно и врезалась в Таню Карлюткину, свою одноклассницу и вечную врагиню. Таня была худенькой бесцветной блондинкой с блекло-голубыми, будто выцветшими глазами. Однажды, в разговоре с Драгомиловой, Люська назвала Карлюткину белой молью, а та, как на грех, проходила по школьному коридору и все слышала. С тех пор Таня ненавидела Караваеву изо всех сил своего бледного организма, пыталась в ответ звать ее рыжей кикиморой и так густо обводила глаза черным карандашом, что с
– Извини, Люсь, – почему-то совсем не по-змеиному сказала Таня.
– Да это я тебя толкнула… кажется… – промямлила Люська, потихоньку соображая, что с Карлюткиной, очевидно, что-то случилось, раз она забыла про моль, рыжую кикимору и даже извинилась. Люська так и спросила: – Случилось что-нибудь?
Таня посмотрела на одноклассницу испуганными глазами, перебросила школьную сумку с одного плеча на другое, облизнула бледные губы и ответила:
– Случилось… Знаешь, нас вчера хотели ограбить, но почему-то не ограбили… Так страшно… Может, их спугнули, они не успели… и сегодня снова придут…
– Как? – Люська так резко дернулась, что лакированные ремешки рюкзачка соскочили с плеча, и он яркой птицей упал прямо под ноги Тане. – Как? И вас тоже?
Тут уж Карлюткина приросла к тротуару:
– Что значит тоже? Вас ограбили?
– Нет… то есть… да… то есть нет… В общем, украли только балерину… статуэтку такую.
– Антикварную?
– Да ну… Откуда у нас антиквариат? – Люська поморщилась. – Дед сам слепил. Из глины.
– И все?
– И все. А у вас?
– А у нас вообще ничего!
Девочки стали обсуждать детали происшедшего, и по всему выходило, что посещения квартир Караваевых и Карлюткиных были очень похожи: это и неповрежденные замки, и задернутые шторы, и даже грязь на полу.
– Как ты думаешь, Люсь, что это за воры такие, которые ничего не крадут и даже замки не ломают? – срывающимся голосом спросила Таня.
– Не знаю, – развела руками Люська.
Девочки одновременно наклонились, в четыре руки подняли Люськин рюкзак и в полной растерянности побрели в школу.
В классе все собрались возле третьей парты у окна, верхом на которой сидел Коля Карамышев, весельчак и большой любитель поговорить на публику. Как всегда, он махал руками и что-то громко рассказывал в лицах. Когда Люська с Таней прислушались, то растерялись окончательно. Тане бледнеть было уже некуда, поэтому ее щеки и лоб приобрели синеватый оттенок, а черные ободки вокруг глаз более чем когда-либо стали похожи на очки со слегка покривившейся оправой. Люська, как всегда от волнения, покраснела всем лицом и шеей так, что из виду исчезли все ее многочисленные веснушки. Карамышев говорил о том, что их квартиру тоже посетили вчера днем. Колька уморительно изображал свою насмерть перепуганную мамашу и сохранившую полное самообладание собственную персону. Одноклассники хохотали над его ужимками, а Люська боролась с подступающей дурнотой.
– В этом нет ничего смешного, – выговорила она наконец, протиснувшись прямо к Колькиной долговязой фигуре, оглядела улыбающиеся лица и добавила: – Вы можете оказаться следующими.
Кто-то из одноклассников по инерции хихикнул, но Лена Прокопчина, сразу став серьезной, обратилась к Люське:
– Люся! Что случилось? Ты что-то знаешь по этому вопросу?
– А то… – Люська в изнеможении опустилась на стул рядом с Карамышевым. – Нас тоже пытались ограбить. И Таню… Ждите теперь гостей к себе.