Золотая Колыма
Шрифт:
— Хорошо, — сказал студент, — я подумаю.
На другой день этот студент подписал договор с Геолкомом на должность астронома-геодезиста научной экспедиции, едущей на Колыму. Взволнованный перспективой поездки в страну, почти целиком представляющую еще белое пятно на карте, он носился по Ленинграду и закупал топографические сумки, рюкзаки, карабины, складные палатки, самосветящиеся компасы и самопишущие ручки.
— Куда ты едешь, — говорили молодому астроному Казанли его доброжелатели. — Ведь ты же будущий ученый. А там, в тайге, ты деквалифицируешься, забудешь все, чему учился, превратишься в рядового работника-ремесленника…
—
В экспедицию, с которой Казанли поехал на Колыму, входили преимущественно молодые исследователи, только сошедшие с учебной скамьи. Возглавляли ее молодые геологи из ленинградского вуза — ныне уже известные исследователи Приарктики — Билибин и Цареградский. Впоследствии к ним присоединился еще их друг, тоже ленинградский студент-геолог Вознесенский. С экспедицией ехали с Алдана разведчики золотоносных районов Раковский, Лунеко, Алехин и другие. Почти все без исключения они выросли впоследствии в выдающихся работников золотой промышленности.
Весь состав экспедиции, вооруженный знаниями и любовью к своему делу, был увлечен идеей исследования огромных неизвестных районов, изобилующих горными богатствами. И вот, пробиваясь на пароходе сквозь неохотно расступающиеся льды, экспедиция в 1928 году впервые увидела суровые горы Колымы. Исследователи высадились на маленькой береговой полосе ольского побережья. Одни древние избы времен первых казацких поселений стояли здесь. А за узкой береговой полосой распростерлась непроходимая тайга, прорезаемая неизвестно куда ведущими звериными тропами.
По вечерам, когда рассеивался туман, над тайгой загорались большие неподвижные звезды — единственные ориентиры, по которым можно было намечать астропункты и набрасывать на карту направление. Вообще Колымский край в масштабе птичьего полета давно уже наносился на карту. Географический контур этой страны рисовали еще политэмигранты Черский, Тан-Богораз и другие. Академия наук по отрывочным их данным наметила карту течения некоторых колымских рек. Однако почти каждая проверка на месте обнаруживала большую неточность этих наметок. А пока толком неизвестно было, куда и как двигаться, какие выбрать пути, чтоб пробраться к крупнейшим водным артериям Колымы.
При таких обстоятельствах двадцать пять молодых участников экспедиции начали возле Олы разрабатывать генеральный план исследований золотоносного края. Билибин и Цареградский, с исключительной для своего еще небольшого опыта научной прозорливостью, сводили воедино разрозненные сведения, намечая первоначальный вариант движения экспедиции. Сведениями приходилось пользоваться местными, подчас совершенно сомнительными и фантастичными. Но и такие доставались не без труда. Возле Олы жил, например, старый приискатель Гайфулин — друг легендарного Бориски, открывшего золото на Колыме. Этот осторожный и хитрый хищник, сам втайне надеявшийся добраться до золота, либо ни слова не говорил о нем, либо указывал ложные пути. Приходили в экспедицию и искренне желавшие помочь ей старатели. Но сведения их оказывались зачастую ошибочными или просто невежественными. Так, старый казак-охотник Попов нашел вместо золота сернистый минерал пирит, похожий на золото. Выйдя по его указаниям, геологическая группа экспедиции лишь даром потратила время на бесплодные поиски.
Пока до начала общего похода члены экспедиции читали книги и бродили по берегу с ружьями, охотясь на чаек и зайцев. Астроном Казанли определял астропункты и, вместе с товарищами, десятками наносил на карты новые названия сопок, хребтов, ручьев, речек и долин. Фантазии молодых географов здесь давался широкий простор, ибо эта земля представляла собой еще девственную целину, которую предстояло всю подвергнуть географическим «октябринам». Вся экспедиция упражнялась в придумывании подходящих названий для новых географических объектов, а таких названий требовался поистине неограниченный запас.
Для похода экспедиции нужны были, прежде всего, средства передвижения и хорошие проводники. Неподалеку от Олы проживал в селении Гадлю столетний якут Килланах — знаменитый путешественник, неоднократно прошедший Колымский край от Якутска до Охотского моря и от Охотска до Северного ледовитого океана. Но Килланах был стар и плохо видел, он не мог уже больше ходить по тайге. Вместо себя он порекомендовал геологам своего ученика — якута Макара Медова, столь же неутомимого путешественника. Медов сам, по памяти, составлял карты маршрутов. Карты эти противоречили всем принципам картографии и напоминали примитивные схемы, составленные в XVI веке первыми исследователями Сибири и Дальнего Востока. Но и в таком виде они давали некоторую, хотя бы условную ориентировку.
Хуже обстояло дело с транспортом. Ездовых оленей и собак у местных жителей хватало только на их собственные нужды. Тогда Раковский сам взялся обучать необъезженных оленей. Олени долго не поддавались никакой выучке. Стоило их только привязать постромками к нартам, как они срывались с места и бешено скакали через наледи, пригорки, рвы и ямы до тех пор, пока не выворачивали седоков в сугробы и сами не выбивались из сил. Но упорно добиваясь своего, Раковский все же обучил вскоре тридцать оленей всем правилам культурной езды.
Собачье хозяйство взялись организовать Казанли и флегматичный техник Гудименко, выдавший себя за специалиста по собачьей езде. Действительно, он с неожиданным уменьем хватал собак за шиворот, привязывал к нартам и свирепо кричал на них, как заправский каюр: «Tax, тах!» и «хук, хук»!
— Им, собачьим детям, — утверждал техник, — ничего не треба, кроме доброй палки.
Помахивая толстым березовым «остолом», он убеждал Казанли садиться в нарту без всякого страха и опасения. Но при первой же попытке отъехать от стана на несколько километров потяг из четырнадцати собак сбился в кучу и поднял невообразимую грызню. Гудименко, размахивая «остолом», храбро кинулся в самый центр собачьей свалки и исчез в ней. Собаки, оставив друг друга, всем скопом набросились на злосчастного «каюра». С большим трудом Гудименко выбрался из-под собак, оставив в свалке часть своего полушубка. Как оказалось, одной «доброй палкой» вопрос не решался. Лишь после долгой, кропотливой тренировки удалось, наконец, объездить и собак.
Теперь, пользуясь собственным транспортом, Раковский отправился в тунгусские стойбища, закупил там продукты и наметил ориентировочные маршруты. Имелись два варианта: плыть к реке Колыме либо по Бахапче, либо по Буюнде. Оба варианта, впрочем, не были достоверно изучены, не было известно даже, проходимы ли эти реки. Местные жители говорили, что по Бахапче двигаться нельзя, так как в низовьях ее огромные пороги, через которые трудно проплыть даже на плотах. Но так как Бахапча была все же полноводной рекой, не пересыхающей до осени, экспедиция решила попытаться выплыть к Колыме по ней.