Золотая корифена
Шрифт:
Валентин и Петр, крайне изумленные появлением девочки, сразу вскочили на ноги, а Корина было не добудиться. Он отмахивался своими кулачищами и прятал лицо под разодранную, пахнущую тиной рубашку. Потом встал и, вскрикнув, упал на песок: левая пятка распухла упругой подушкой.
— Ночью на что-то наступил. Остро так кольнуло, а сейчас… ой, черт… да не мни ты пятку! Петька, Тресну…
— Ее размассировать надо, — советовал Петр, рассматривая ногу Корина, — размассировать, и все пройдет.
— Ну-ка. — Я сел на корточки, осмотрел ногу: в центре пятки под кожей чернело. — На ежа, наверно, наступил, Стась… вырезать бы…
— Пошли вы все… «вырезать», «размассировать». Доскачу потихоньку до деревни… Петя, дай вон ту палку…
Чуть ступая на пальцы,
От толпы, несущей Корина, отделилась девочка в красной юбке.
— Деревня! — крикнула она и побежала рядом.
Нет, мы не могли так бежать, как бежала толпа. Задыхаясь, замедлили бег, потом пошли шагом. Девочка шла рядом. Она участливо глядела в наши побледневшие лица, отобрала у меня флягу.
Потом мы услышали отчаянный вопль, явно принадлежащий могучим легким Корина, и вновь рванулись по взрытому десятком пар ног песку.
— Эй, на помощь! — взвивался к голубому небу голос Корина, — На помощь!
На сердце у нас стало тревожно: что они там с ним делают?
Когда мы подошли, толпа расступилась, и мы увидели странную картину: вспотевшие от напряжения смуглые мужчины держали рвущегося из рук Корина, а совершенно высохший от старости седой старик что-то делал с его пяткой, прижавшись к ней ртом. Увидев нас, Стась немного успокоился и, как бы извиняясь, сказал:
— Боль адская, словно штопор в пятку ввинтили…
Старик оторвался от ноги и сплюнул в песок розовую жидкость. Я наклонился: ранка была рассосана, и в самом центре торчал черный кончик. Ну точно, иглы морского ежа. Слизь, которой они покрыты, очень опасна для человеческой крови, и поэтому пятку так разнесло. Кивнув мне головой, старик длинными коричневыми ногтями ухватился за кончик иглы и дернул. Стась еще раз вскрикнул и замолк. Операция окончилась.
Через полчаса, умывшись холодной пресной водой из ручья, сбегающего в океан невдалеке от деревни, мы сидели на низеньких скамеечках около жилища старосты, того самого седого, высушенного годами и солнцем старика, и за обе щеки уплетали из эмалированных мисок густую, наваристую уху. Потом нас кормили жаренными в масле бананами. Подавала нам еду девочка в красной юбке, внучка старосты. А жители деревни, их было совсем немного — человек сорок, сидели на земле полукругом и внимательно смотрели, как мы поглощаем пищу. Вскоре все выяснилось: да, мы в Гане. До Аккры километров сто двадцать, а до порта Тема — девяносто. Здесь, в деревушке, живут рыбаки. Большинство мужчин и женщин сейчас а Теме, На заработках. Там идет большая стройка. А с рыбной ловлей плохо: не сезон. Ловят мелкую рыбешку лишь сетками «накидками». Когда же рыба «пойдет», то мужчины вернутся из Темы и вся деревня будет ловить рыбу большими морскими неводами. Добываемую здесь маленькую плоскую рыбку солят и вялят. Раз в неделю за рыбой приезжает мистер Кран. Он покупает вяленую рыбу, а потом перепродает ее в Аккре. Когда он будет? Завтра. Вот с ним и можно уехать в Аккру. Или Тему.
В деревушке много свободных хижин, и нас ведут в одну из них. Хижина, искусно сплетенная из пальмовых листьев и накрытая конической, тоже из сухих
— Вот и конец путешествию, — говорит Корин. После операции он повеселел. Боль в пятке успокоилась, утихла,
— Завтра доберемся до Темы, капитан порта свяжется с судном.
— А зачем нам капитан порта? Там «Полесск» стоит.
Точно. Там стоит теплоход-рефрижератор из нашего порта «Полесск». В Гане не хватает холодильников, и на «Полесске» морозят рыбу, которую наши рыбаки добывают для очень нуждающейся в продуктах республики. Конечно же, сразу на «Полесск». Радист отстукает ключом позывные «Марлина» и включит радиотелефон.
— Кто как, а я спать.
Стась вытягивается на циновке, рядом пристраивается Валентин, Петр. А я выхожу из жилища. Мне хочется посмотреть, чем здесь занимаются люди. Выспаться я успею на судне. Потом. Ведь я в Африке, в деревушке рыбаков. Такое случается не часто, и не следует сокращать необыкновенные часы, минуты сном.
Деревушка опустела. Только около хижины напротив нашей толчет деревянной ступой в большой деревянной бадье кукурузу молодая женщина в короткой синей юбке. Одна рука ее уперлась в крутое бедро, другая мерно и методично поднимает и опускает ступу. Открытая ее грудь упруго вздрагивает. Здесь, в ганских деревушках, не принято прикрывать грудь. Это в городе — в Аккре, Теме, Такоради, — там местные власти требуют, чтобы женщины и девушки одевали платья. Там даже штрафуют… Заметив мой взгляд, женщина улыбается и еще круче изгибает свой стан.
Я сбегаю с крутого берега из-под пальм на пляж. Здесь, на берегу, вероятно, собралась вся деревушка: ребятишки плещутся в воде, ползают на животах по песку, строят что-то из песка и ракушек. Женщины развешивают на веревках, натянутых между деревянными стойками, мелких плоских рыбок. Я подхожу ближе, рассматриваю: рыба, а, да это же рыба вомер! Она очень плоская, просто диву даешься: а где же у нее помещаются внутренности? Рыба имеет чуть заметный голубоватый отлив, она блестит, словно серебряная монета. Вот почему многие рыбаки называют рыбок «долларами». Казалось, будто однодолларовые монеты подвешены к веревкам над горячим песком. Перед тем как повесить рыбу сушить, женщины окунают ее в раствор, насыщенный солью, и затем ловко подцепляют на деревянные крючочки.
А вот и рыболовы. В воде по пояс стоит парень в кепке. Берег здесь более открыт для океанских волн. Лишь кое-где из белой пены торчат бурые скалы, и поэтому волны докатываются до самого пляжа. Парень стоит на камне, вода вокруг него пенится и кипит миллионами белых пузырьков. В руках у рыбака длинная черная сетка. Если ее расстелить на песке, то она примет форму правильного круга, по краю которого пришиты свинцовые грузила и продернута веревка. Раскрутив сетку над головой, парень бросает ее, она раскрывается большим зонтиком и погружается в воду. Выждав немного, рыбак дергает за веревку и подтягивает снасть к себе. Я вижу, как в ее ячеях бьется несколько серебряных рыбок. Освободив их, парень кидает рыбок на песок подальше от воды, а сам уже опять раскручивает сеть над головой. Бросок, eщe бросок… Руки у парня длинные, мускулистые, жилистые. Кожа шоколадно-оливкового цвета блестит от пота и водяной пыли. Бросок, еще бросок. И так целый день. Целый день свистит над головой сырая сетка, целый день печет, жжет тело солнце, а вода кипит и плещется вокруг его крепких, жилистых ног. Вон там еще один рыболов, и дальше на камнях мелькают над курчавыми головами мокрые сетки и, ослепительно вспыхнув надраенным боком, падают в песок серебряные рыбки вомеры. Но что это? Один из рыбаков что-то крикнул, и парни с сетками соскочили с камней, бросились к берегу. Ребятишки, плескавшиеся в воде, с воплями выскочили на горячий песок. Что случилось? Я подхожу к воде. Парень в кепке закуривает сигарету, вытащив пачку и спички из кепки, подает сигарету мне и чуть вздрагивающим голосом поясняет: