Золотая ложь
Шрифт:
– Но чувства остались – разочарование, горечь, ненависть, может быть, даже любовь, – они все еще при тебе, разве нет?
– Оставь этот невнятный лепет при себе, принцесса. Мне не нужны умствования богатой девушки, которая понятия не имеет, как я жил.
– И ты понятия не имеешь, как я жила, – возразила Пейдж.
– Я получил кое-какое представление. Видел семейный особняк. Должно быть, трудно жить, имея собственную спальню, собственную служанку. У тебя, черт возьми, вероятно, был собственный дворецкий?
– Перестань дразнить меня, Райли. Я не соревнуюсь с тобой в том, кому было труднее.
– Ты и не можешь соревноваться. И начинать нечего. Ты выросла в розовом саду.
– Я выросла в холодном, одиноком доме. – Она посмотрела в окно и вздохнула. – Мои родители почти не разговаривали, мой дед злился, раздражался, холод наполнял все комнаты.
– У него было от чего раздражаться, деньги – тяжелая ноша.
Пейдж повернула голову и посмотрела на него. Он внимательно следил за дорогой, его профиль казался напряженным, лицо непроницаемо. Она приказала себе молчать, но слова помимо воли срывались с губ.
– Дед потерял жену и дочь в автокатастрофе, когда моему отцу исполнилось девять лет, – говорила она спокойно. – Он так и не оправился после их смерти. Он нанял домработниц и нянь для моего отца, потому что не мог справиться сам. Он негодовал на весь мир, ненавидел Вселенную за то, что с ним случилось. Когда мой отец женился, дед ободрился, у него появилась надежда, что в доме снова зазвучит смех и поселится счастье. Когда я была маленькая, он стал чаще улыбаться и даже смеялся. Когда Элизабет заболела и умерла, все кончилось. Последнее тепло жизни ушло из нашего дома. В комнатах стало настолько тихо, что я могла услышать биение собственного сердца и свое дыхание. И так продолжается до сих пор.
Она удержалась от продолжения и пожалела, что сказала ему так много. Она открылась перед ним, и он теперь мог причинить ей боль. Пейдж не знала, почему его мнение имело для нее значение, но это так. Может быть, потому, что она имела дело с людьми, которые симпатизировали ей, доверяли ей, а отношение Райли трудно понять. Может быть, она действительно испорченная богатая особа, не осознающая, насколько у нее все хорошо. Райли не собирается жалеть ее, он вырос с матерью-наркоманкой, которая к тому же оставила его.
– Скажи что-нибудь, – пробормотала она, желая покончить с этой темой. – Скажи мне, что тебе меня не жаль.
– Мне не жаль тебя, Пейдж, – проговорил он, но когда повернулся к ней, она заметила мягкость в его глазах, прикрывшую жало слов. – Но, возможно, я понимаю тебя немного лучше. Я тебе не судья. Я просто в плохом настроении. Мне не нравится, когда люди, которые мне дороги, в опасности. – Он остановил машину перед ее домом и выключил двигатель. – Как насчет перемирия? Мы должны работать вместе.
– Ты просто хочешь следить за мной.
– И это тоже, – не стал скрывать он. – Послушай, Пейдж, это не только по отношению к тебе. Я никому не доверяю.
– Кроме бабушки.
Райли кивнул.
– Кроме нее. Она особенная.
– Когда-нибудь тебе придется так относиться к другой женщине.
– Я не ищу жену. Не знаю, что тебе рассказала бабушка. Я доволен своей жизнью.
– Я тоже счастлива и ничего не собираюсь менять, – многозначительно сказала она.
– Ты можешь не собираться, но твоя жизнь меняется. Теперь у тебя есть сводная сестра.
Пейдж вздохнула.
– Я пытаюсь забыть об этом.
– Тебе придется иметь с ней дело рано или поздно.
– Лучше поздно. Я хочу переодеться и вернуться в больницу.
– Я подожду и отвезу тебя.
– Незачем меня везти. Я могу доехать сама.
– Мы не спускаем глаз друг с друга, забыла?
– Ты думаешь, я собираюсь совершить темные сделки с каким-нибудь байером, пока принимаю душ?
– Если ты считаешь, что мне стоит пойти с тобой в душ, так и скажи, – улыбнулся Райли.
Она увидела игривый блеск в его глазах и ошеломленно покачала головой:
– Не могу понять тебя. То ты приятный, милый, то саркастический и холодный, а теперь флиртуешь. Какой ты настоящий, Райли?
Он усмехнулся.
– Я тебе нравлюсь, правда?
– Я сказала, что ты сложный, но не говорила, что ты мне нравишься.
– Это то же самое.
– Вовсе нет. – Но как только Пейдж вышла из машины и захлопнула дверь под его насмешливой улыбкой, она с испугом подумала, что он, скорее всего, прав.
Алиса не могла сосредоточиться на заявке по кредиту, которую рассматривала. Она любила свою работу кредитного инспектора в Первом национальном банке Сан-Франциско, но сегодня думала о том, что рассказала мать: ее отец – Дэвид Хатуэй. Она никак не могла в это поверить.
Много лет подряд она приставала к матери, хотела узнать имя своего отца, но теперь, когда это произошло, что делать с новым знанием? Как себя ощущать? Ее раздирали совершенно противоположные чувства. Она сердилась, ей было больно, она ревновала, ее томило любопытство – что за человек ее отец. Она видела фотографии Дэвида Хатуэя в газете. Она знала, что «Торговый Дом Хатуэй» покупал картины матери. Алиса заходила в магазин – он такой красивый, такой богатый. Ее отец – владелец этого магазина.
Ее отец. Она так долго жила без него.
Но его и сейчас нет у нее. Дэвид Хатуэй лежит в больнице, он борется за свою жизнь. Даже если бы он не был в больнице, а вдруг узнал, что она его дочь? Если бы его другая дочь, Пейдж, не открыла тайну, он хранил бы ее вечно? И ее мать делала бы то же самое? Алиса подозревала, что именно так и случилось бы, но это неважно. Больше нет секрета, нет тайны. Как ей поступить? Ждать, когда придут к ней, или самой пойти к ним?
Она встала и подошла к столу, где ее менеджер, Дженни Конрой, заканчивала разговор по телефону.