Золотая медаль
Шрифт:
— Садитесь, девочки, — засуетился фотограф, молодой, красногубый, с маленькими усиками. — Никто вас так не снимет, как я. Съемка первоклассная. Вот сюда, прошу.
— Мы уже не девочки, — сказала Марийка.
— Извините. А как же вас? Не барышни же? Хотя меня часто называют кавалером. Красивое слово. Я люблю красивые слова. Вот, например: шмен-де-фер! Музыка! Вас не учат этой науке? Да. Квитанцийку выпишу сам: кассирша сегодня заболела. А теперь прошу сюда. Головку немного набок. Для деловой карточки можно без улыбки.
Закончив
— Это еще что? — воскликнула девушка.
Марийка увидела, как лицо подруги покраснело от возмущения.
Юля помахала в воздухе рукой так, будто обожгла кожу, потом, порывисто повернувшись на каблучках, резко бросила фотографу через плечо:
— Карточек не делайте! Не трудитесь! Мы за ними не придем!
Подхватив под локоть Марийку, она быстро вышла. На улице Юля на миг остановилась и спросила:
— Ну, что ты скажешь? Наверное, что я жестоко «простилась» с этим фертиком?
Марийка удивленно посматривала на подругу.
— Правду сказать, ты слишком резко… Всего ждала от тебя, но не думала, что ты так можешь сказать человеку. «Карточек не делайте! Мы за ними не придем!» Это же, Юля, что ни говори, обидно для него…
— Очень тебе признательна! Ты «всего ждала» от меня. Например?
— Всяких энергичных и решительных поступков.
— И не ошиблась. А что же, пальчиком ему погрозить: «Ай-ай, как вы смеете?» Нет, это безобразный человек!
На школьном крыльце стоял Виктор Перегуда.
— Привет нашим знаменитым десятиклассницам! — произнес он.
— Благодарю, только почему ты здесь стоишь? — удивилась Юля. — Ведь сейчас начнется урок!
— Да, через семь минут. Я стою здесь и жду, так как еще издали увидел вас и беспокоюсь, чтобы вы не опоздали. В особенности о вас, уважаемый секретарь комитета комсомола.
— Благодарю! Но почему в особенности обо мне? Разве в моем характере опаздывать?
— Именно поэтому и беспокоюсь о вас. Чтобы вы, так сказать, до конца выдержали марку!
— А вот, друзья, как мы сегодня выдержим марку на контрольной по тригонометрии? — засмеялась Марийка.
— За вас не знаю, — сказал Виктор, — а за себя ручаюсь. У меня есть талисман счастья. Не верите? Волосок с гривы берберийского льва, который я подобрал в Цирковом манеже. Могу половину дать вам, я не жадный.
Вдруг, как вихрь, сзади налетела стройная девушка с длинными пушистыми ресницами и бровями шнурочком, как у куклы. Она по-мальчишески толкнула в спину Виктора, мимоходом хлопнула ладонью по плечу Марийку, закричала:
— Бездельники! Болтают здесь! Сейчас урок начнется!
— Софа! Смилуйся! — схватился Виктор за спину. — Так и искалечить можно.
У Софы поблескивало на груди несколько спортивных значков, она очень дорожила ими и гордилась правом носить их, особенно значком
Все четверо весело пошли раздеваться.
Софа Базилевская первой сняла на ходу пальто и убежала из раздевалки. Юле показалось, что Виктор слишком внимательно посмотрел ей вслед, и стало почему-то досадно. И почему-то вспомнилось, что Базилевская — лучшая волейболистка и что ребята считают ее очень красивой девушкой.
Жукова подумала: «Что же в ней красивого? Лицо куклы? Брови, которые она, наверное, выщипывает?»
2
Урок истории в десятом классе подходил к концу.
Юрий Юрьевич уже успел вызвать нескольких учеников и теперь объяснял новый материал.
Учитель говорил негромко и просто. Речь его лилась легко и непринужденно. В его голосе угадывались десятки неожиданных и живых интонаций, он умел с первых слов завладеть вниманием всего класса, и уроки его были интересными и всегда казались ученикам короткими.
Есть педагоги, для которых работа в школе с течением времени превращается в рутину, их уроки приобретают обычные, заученные формы и застывают в них, как холодное литье. И ученики на таком занятии тоже остаются холодными, их не волнует то, что равнодушно рассказывает учитель, и одна у них мысль: скорее бы звонок!
Юрий Юрьевич Голубь учительствовал свыше тридцати лет, но каждый новый урок был для него источником творчества. Он ненавидел равнодушных ремесленников и прививал ученикам мысль, что человек должен быть творцом в любой профессии.
Преподавая десятиклассникам историю, старый учитель-коммунист был у них вместе с тем, начиная из седьмого класса, классным руководителем.
Как выросли эти ученики! Им было уже тесно за школьными партами, они напоминали птенцов, которые вот-вот должны вылететь из гнезда. И именно теперь, когда его воспитанники учились в школе последний год, Юрий Юрьевич в особенности остро ощущал свою ответственность за их будущее.
Он любил их родительской суровой любовью и знал, что и они его любят, хотя часто позволяют себе проказы, которые доставляют ему неприятности и огорчают. В конце концов, это были большие дети, в которых серьезность еще соседствовала с озорством. Но его забавляли и трогали их откровенность, честность, страстность, коллективизм и дружба.
Многие из них поверяли ему свои горе и радости, просили совета, рассказывали о тайнах, делились заветными мечтами. Это было радостной наградой за долгие годы работы.
Но кое-кто из учеников вызывал у него глубокое беспокойство. Разговаривая, например, с Лидой Шепель, слушая ее ответы на уроке, он будто видел перед собой деревянный манекен портного. Шепель могла с удивительной сухостью рассказывать про наиболее волнительные события, и казалось, ее интересовало только одно: какую оценку поставит учитель.