Золотая Орда. Между Ясой и Кораном. Начало конфликта
Шрифт:
Исторический анализ показывает, что убийство Михаила Черниговского в ставке Бату было политическим. И напротив, литературный анализ житий, без обращения к историческим контекстам, предложенный В. Н. Рудаковым, сводит ситуацию к духоподъемной риторике: «По мнению Ефрема Сирина, антихрист во времена, когда "исполнится нечестие мира", "духом лести" будет искушать людей и "обольщать мир своими знамениями и чудесами по попущению Божию". И поэтому "великий подвиг нужен для верных, чтобы устоять против" совершаемых обольщений. Именно этот "великий подвиг" и совершают Михаил и Федор, противостоя "лести" татарской. Однако если основной пафос краткой Ростовской проложной редакции сводился к прославлению мученической гибели благоверного князя Михаила и его боярина Федора (отвергших "славу сию временную", пострадавших "Христа ради" и тем самым снискавшим себе "спасение" и "память"), то рассказы (так называемой "редакции отца Андрея" и Пространной проложной редакции) посвящены более широкой теме отказа от "славы света сего", гибели "за православную веру" во имя избавления всех православных
448
Рудаков В. Н. Монголо-татары глазами древнерусских книжников середины XIII–XIV вв.: [очерки]. М., 2009. С. 107.
Так история людей превращается в историю церкви. Пред лицом вечности земные мотивы утрачивают смыслы. Пожалуй, церковная маска — самая непрозрачная маска. Агиографическое описание события герметично замкнуто, не подлежит анализу и критике и ни при каких условиях не переводимо в реальность. В церковном обрамлении, в рамках жития трагедия князя выглядит мученическим подвигом; если же эту церковную легенду изложить как историю человека, то она предстанет во всей своей удручающей бессмысленности.
Известно еще одно историческое свидетельство о требовании монголов к знатному чужестранцу поклониться, по обычаю, их «царю». Киракос Гандзакеци вместе со своим учителем Ванаканом оказался в плену у монголов. Монголы ошибочно приняли вардапета Ванакана за одного из светских властителей Армении, поэтому, когда священники «приблизились к военачальнику, проводники их приказали им трижды поклониться, встав на колена, подобно верблюдам, преклонившим колена, ибо таков был их обычай. И когда они предстали перед ним, тот приказал поклониться на восток хакану, царю их» (Киракос Гандзакеци. 24).
Доминиканская миссия 1246 г., согласно донесению Симона де Сент-Квентина, отвергла официальную формулу культа Чингис-хана, устроив с монголами религиозный диспут о «сыне Бога». Доминиканцам следовало доложить нойону Байджу о своей миссии, стоя на коленях. Требование монголов заключалось в следующем:
«Если вы хотите лицезреть нашего господина и представить ему послание вашего господина, то нужно, чтобы вы ему поклонились как сыну Бога, царящему на земле, прежде перед ним трижды преклонив колено. Ибо приказал нам хан, царящий на земле, сын Бога, дабы мы сделали так, чтобы поставленные им предводители, нойон Байот и Баты, были почитаемы всеми сюда прибывающими так же, как если бы то был он сам. Так мы и делали вплоть до сих пор и обещаем это всегда твердо соблюдать».
Тогда тем из братьев, кто сомневался и сокрушался между собой о том, не будет ли поклонение, оказанное нойону Байоту, означать идолопоклонство или что-нибудь иное, отвечал брат Гвихард Кремонский, знакомый с нравами и обычаями тартар по рассказам, слышанным им от грузин, среди которых он даже прожил в их городе Тифлис, в доме собратьев по ордену, в течение семи лет; так вот он, возражая, ответил: «Бояться следует не того, чтобы перед нойоном Байотом совершить идолопоклонство, ибо не этого он для себя хочет добиться от вас, но бойтесь выказать такое, как вы слышали, вошедшее в обычай у всех прибывающих к нему послов почитание, которое будет сочтено знаком покорности господина Папы и всей Римской церкви, которая по приказу хана должна быть покорена».
Вследствие этого все братья, поразмыслив над такого рода притязанием, порешили единодушно, чем как бы в знак благоговения преклонить колени перед нойоном Байотом, лучше уж им быть обезглавленными, — как для поддержания чести Вселенской церкви, так и для того, чтобы не ввести во искушение грузин и армян, греков, а также персов, и турок, и все народы Востока, а именно, чтобы о выказанном такого рода почитании как будто о знаке покорности, а также дани, которая когда-либо должна быть выплачена христианами тартарам, не расславили по странам Востока все враги церкви как о поводе и предмете своей гордости, и чтобы христиане, завоеванные и покоренные ими, не потеряли совершенно надежду на свое освобождение, которое когда-нибудь придет от Господа через Римскую церковь. И чтобы не могли и мыслить, видя изъявление покорности нойону Байоту со стороны верных Христу, будто бы священная Церковь может когда-либо обречь себя на позор или запятнать себя изменой постоянству и страхом перед смертью (Simon de Saint-Quentin. XXXII. 42). ч
Участник миссии, брат Гвихард Кремонский, ясно высказал мысль, что монгольский церемониальный жест — преклонение на оба колена — есть знак покорности и повиновения монгольскому правителю как божеству. Интересно, что проблема «несовпадения смыслов» жестов, принятых в разных культурах, осознавалась теми людьми XIII столетия, чей жизненный опыт включал знакомство с чужими традициями. Так, Гвихард Кремонский, знакомый с обычаями монголов, смог правильно поставить эту проблему перед другими участниками посольства: следует опасаться не самого языческого жеста преклонения, куда важнее другие последствия — исполнение требований церемонии могло быть «сочтено знаком покорности господина Папы и всей Римской церкви». В конце концов, дипломатический конфликт был улажен, хотя послы так и не преклонили колен перед нойоном. Спустя 50 лет после этих событий Марко Поло без тени смущения пишет о том, что перед великим ханом Хубилаем «все преклоняются челом
449
Franke Н. From Tribal Chieftain to Universal Emperor and God: The Legitimation pf the Yuan Dynasty. Munchen, 1978. S. 40–42.
О «статуе» Чингис-хана не говорят ни монгольские, ни китайские средневековые источники. Ее не упоминают ни Марко Поло, ни армянский царь Хетум, побывавший при дворе Менгу-хана в 1254 г. В то же время брат Вильгельм де Рубрук, возвращавшийся вместе с Хетумом из Монголии, сообщает о главе прорицателей, под чьей охраной находились повозки с идолами. Согласно брату Вильгельму, в обязанности монгольских прорицателей входило двигаться во время перекочевок впереди двора того или иного чингизида («прорицатели предшествуют им, как облачный столб сынам Израиля», Itinerarium. XXVII). Красочная метафора возвращает нас к теме «мобильных» святилищ империи. Видимо, христианские миссионеры, в отличие от других дипломатов, были более чувствительны к такого рода явлениям.
В заключение приведу несколько примеров типологического характера. У киданей, чье влияние на монголов в других областях было несомненным, изготавливалась из золота объемная фигура умершего правителя: «Когда правитель умирает, устанавливается большая юрта, а из золота отливается его изображение, перед которым в дни новолуния и полнолуния, в дни праздников и в дни кончины императоров и императриц приносятся жертвы. Для этого сооружается возвышение высотой более одного чжана, на котором в тазах сжигаются вино и пища. Это называется сожжением пищи» (Е Лун-ли, с. 315). Согласно сведениям францисканцев, статуе Чингис-хана также приносились напитки и пища. В рассказе о наследнике Хубилай-хана, его сыне Тимур-каане, Рашид-ад-дин сообщает следующую историю, в которой фигурируют изображения Чингис-хана и других его предков: «Своему старшему брату Камале он выдал полную долю из унаследованного от отца имущества, послал его в Каракорум, в пределах которого находятся юрты и станы Чингис-хана, и подчинил ему войска той страны. Областями Каракорум… Онон, Керулен, Кем-Кемджиют, Селенга, Баялык, до границ киргизов и великого заповедника Чингисхана, называемого Бурхан-Халдун, всеми он ведает и он охраняет великие станы Чингис-хана, которые по-прежнему находятся там. Их там всего девять: четыре больших стана и [еще] пять. И никому туда нет пути, так как вблизи находится заповедник. Он сделал их [покойных предков] изображения, там жгут постоянно фимиам и благовония» (Рашид– ад– дин. Т. II. С. 207). Таким образом, можно предположить, что «мобильное» святилище Чингис-хана к началу XIV в. утратило свою актуальность и естественным образом обрело форму закрытого культа.
Исследуя иконографию объекта почитания в культе Чингис-хана по более поздним материалам, Т. Д. Скрынникова пишет о трех видах образов: антропоморфном, орнитоморфном и знамени [450] . Антропоморфный облик присущ божеству Сулдэ-тенгри; божество излучало свет и было украшено прочным шлемом, а на его тело был надет драгоценный золотой панцирь. Не исключено, что эта культовая фигура имеет глубинную связь с золотой статуей Чингис-хана.
Обратимся также к любопытным сведениям английского дипломата Джильса Флетчера о крымских татарах (1591 г.): «У них есть изображение их государя или Великого [хана], в огромном размере, которое они выставляют в походах на каждой стоянке и перед которым должен преклоняться каждый, мимо него проходящий, будь он [татарин] или иностранец» (Флетчер, с. 79) Эти сведения не находят подтверждения в других источниках XVI в. и, скорее всего, свидетельствуют о начитанности английского посланника, заимствовавшего эпизод об изображении хана из «Книги о Тартарах» брата Иоанна. Сочинение брата Иоанна было широко известно в Западной Европе, благодаря тому, что оно почти целиком вошло в историческую энциклопедию «Зерцало истории» Винцента из Бове (1265 г.), которая печаталась много раз с конца XV в. С. М. Середонин, указавший на ряд источников Флетчера, подтверждающих литературные интересы последнего [451] , на пассаж об изображении хана внимания не обратил.
450
Скрынникова T. Д. Представления монголов XIII века о харизме и культе Чингис-хана//«Тайная история монголов». Источниковедение, филология, история. Новосибирск, 1995. С. 83.
451
Середонин С. М. Сочинение Джильса Флетчера «Of the Russe Common Wealth» как исторический источник. (Записки историко-филологического фак-та Имп. СПб. ун-та. Ч. 27). СПб., 1891. С. 45–56.