Золотая осень 1977
Шрифт:
— Саша, Саша, это ты!.. Белые розы!.. Девочки!.. Это Саша Александров! Девочки!.. Песня Юлия!..
— Здравствуйте девушки. Возьмите кассеты. Это последние. Больше записей не будет!
— Как? Почему?
— Скоро меня посадят за песни в тюрьму… И виноват в этом папа Лены Соколовой.
— Не может быть! — восклицали девушки и добавляли: — Мы знаем Лену. И папу её знаем. Он милиционер.
— Вот он-то и хочет
— Не может быть! Он не такой!
— Может! Такой!
— Вот же дурак! А Лена? Куда смотрит Лена? — возмущённо вскрикивали девочки и пытались меня обнять, чтобы пожалеть.
— Не знаю я кто куда смотрит. До свидания девочки! Прощайте! Мы больше никогда не увидимся, и вы никогда не услышите моих новых, ещё более прекрасных песен, ибо в тюрьме я скорее всего умру… — полу плача говорил я пытаясь вырваться.
— Аааа!.. Не умирай! Ты хороший! — вскрикивали девочки и закатывались в плаче.
— Простите меня за всё! Не поминайте лихом! — вскрикивал я и убегал…
— Пойдёмте все вместе к Лене и скажем ей в лицо какой её папа сволочь! — размазывая слёзы по всему лицу говорили девочки и бежали к телефонным автоматом обзванивать подруг!
За десять минут спокойный было район превратился в растревоженный улей. Я стоял на футбольном поле окружённый сотней галдящих детей и подростков, которые предлагали всё новые и новые варианты решения моей проблемы.
Самыми популярными из них были две: «Давай ты будешь жить у нас. Я с мамой и папой договорюсь» и «Давай убежим с тобой вместе куда-нибудь» … Также иногда вспыхивали идеи, пойти в милицию, или к Лене домой и потребовать, что бы от меня отстали… Некоторые девочки предлагали объявить не в чём неповинной Лене всеобщий школьный бойкот и не разговаривать с ней… Некоторые мальчики, предлагали в знак протеста завтра в школу не идти…
Были среди митингующих и такие младо-революционеры, которые постоянно бегали куда-то звонить, после чего из подъездов близлежащих домов выбегало подкрепление в лице детишек и даже их родителей.
Где-то через полчаса, оглядев толпу человек в двести, я залез на бревно и пока не приехала милиция и не пришёл участковый, толкнул пламенную речь…
В первую очередь я выступил с категорическим требованием, ни в коем случае не трогать Лену Соколову, ибо сын, в нашем случае дочь, за отца не отвечает! Я предостерёг тех, кто хоть словом, хоть делом её обидит, и пообещал, что с такими дружить не буду и больше к ним в гости никогда не приеду!
Народ внял и одобрительно зашумел!.. Я поблагодарил всех митингующих за сочувствие и участие, всплакнул, попрощался и сказав себе, «беги Форест, беги…», убежал, оставив митинг оппозиции без вождя…
Что там было дальше я не знал, но к счастью преследовать меня никто не решился, и через пятнадцать минут я был уже на железнодорожной платформе станции Перово.
Глава 35
Полковник Пётр Сергеевич Соколов, начальник Перовского отделения
День был прожит не зря. В Главке ему по секрету сказали, что в ближайшее время несколько генералов уйдут на пенсию и на их места нужны будут новые люди, беззаветно преданные делу. Так как работой вверенного отделения милиции начальство было удовлетворено, то вскоре полковника ждало повышение, а это вселяло оптимизм и надежды на будущее, ведь как известно генерал, — это не должность, генерал, — это счастье.
После Главка в порыве энтузиазма Пётр Сергеевич заехал к себе в отделение, где прямо при входе к нему пристал ё**** милиционер Пахомов, который якобы раскрыл какое-то неимоверное дело с самиздатом… Полковник выслушал того в пол уха, приказал доложить обо всём завтра и послал докрашивать забор.
Быстро раздав, нужные и не очень, распоряжения и приказы личному составу, попавшемуся под руку, Соколов сел в служебную «Волгу» и, водитель отвёз полковника в ресторан, где того уже должна была ждать любовница.
После плотного ужин с винными возлияниями пара отправилась на съёмную квартиру, где весело провела три часа…
Вдоволь натешив плоть, пьяный и радостный полковник вызвал такси и отправился домой…
Сначала он подумал, что водитель такси привёз его куда-то не туда…
Окна в подъезде были выбиты… Переступая через стекло полковник зашёл внутрь… Все стены были исписаны матерными надписями и чем-то испачканы… Открыв дверь лифта Пётр Сергеевич ужаснулся… Стены были мало того, что исписаны, но вероятно ещё и облёваны, но это было пол беды… Весь пол был залит и загажен испражнениями так, что создавалось впечатление, что следы эти несомненно оставил мимо проходивший здесь слон…
Полковник отпрянул назад и сдерживая рвотные порывы пошёл к лестничному проёму… Поднимаясь по лестнице, стены которой без сомнения также подверглись атаке вандалов взгляд его постоянно натыкался на надписи типа: «Руки прочь от музыканта!», «Отстань от Васи с***!», «Свободу Александрову!»
— Свободу Юрию Деточкину, — негромко прокомментировал увиденное Пётр Сергеевич, после чего добавил: — И свободу Анжели Девис тоже…
Поднялся на свой этаж и «ахнул». Картина, представшая перед его взором, никак не укладывалась у него в голове и резко дисгармонировала с воспоминаниями…
Было такое впечатление, что на четвёртом этаже, где он жил, происходила какая-то грандиозная пьянка… Все стены исписаны похабщиной, некоторые лампочки разбиты, некоторый плафоны обожжены, весь потолок также обляпан пятнами краски разных тонов и оттенков, на полу валяются стёкла от разбитых бутылок и ламп… Всё грязное, всё какое-то мерзкое, какое-то оплёванное…
Аккуратно лавируя между кучами испражнений, он миновал «минное поле» и подошёл к двери своей квартиры. На входной двери большими буквами было написано матерное слово из трёх букв. Также, дабы смысл выражения был понятен даже тем, кто не умеет читать, в приложении к тексту было помещено графическое изображение данного органа.