Золотая подкова (сборник)
Шрифт:
— Другие копают и не обламывают, — все также спокойно возразил Аннамурад.
— А мы никакие не другие, черт возьми! — все больше расходился Емельянов. — Мы — маяки! И вы нам обязаны дать новые дизеля. Пусть на нас, маяков, равняются остальные!
— Да какие, к черту, вы маяки? — грозно сверкнув глазами, поднялся во весь рост Антипов. — Вы самые настоящие рвачи, одеколоны иванычи! А ну-ка, марш отсюда!
— Полундра! — крикнул вдруг Задира и, выхватив из-за голенища небольшой ломик, бросился на Антилоза.
Дружки его струсили и не пришли на помощь, так как на поднятый им крик стали сбегаться люди из соседних вагончиков. «Маяки» быстро скрылись в темноте, выкрикивая угрозы в адрес начальника участка.
Не прошло и трех недель после приезда Байрамгельды на стройку, как прикатил Клычли Аширов.
— Вот мы и вместе! — обнимая друга, обрадовался Байрамгельды и зачислил его в свою бригаду. Надо сказать, что приезд Клычли не был для него неожиданным. Он верил: рано или поздно тот примчится. Удивило совсем другое — на стройку приехал его старший брат Бегенч. Это было событие.
Вернувшись как-то под вечер с вахты, Байрамгельды увидел на крыльце своего вагончика мирно сидевшего Бегенча.
— Здравствуй, брат! С приездом! — весело сказал Байрамгельды, протягивая ему руку. — Каким это ветром тебя занесло? Уж не отару ли ищешь в этих краях?
В это время вдоль вагончика шел Николай Карасев. Поравнявшись с братьями, он остановился!
— Брат? — спросил Карасев.
— Брат!.. — ответил Байрамгельды.
— Ну, так я и знал! — поддаваясь их радостному настроению, широко улыбнулся Карасев. — Двоюродный?
— Нет, родной!
— Ну-ка, постойте, постойте… — Карасев глянул на одного, на другого, видимо, сравнивая их лица, а пришел к выводу: — Верно, родные!
Сходство между ними действительно было, но небольшое. У Бегенча лицо круглое, мягче черты, гуще и шире брови.
Прерванный Карасевым разговор братья продолжили в вагончике. Подробно расспросив о родителях, о своей семье и семье брата, Байрамгельды теперь уже вполне серьезно решил узнать о цели его приезда.
Работать приехал. Строить, — просто ответил Бегенч.
— Но ты же ветврач?! Разве тебя не устраивает твоя профессия?
— Откровенно говоря, надоело мотаться по пескам. Редко бываю дома. Да и жена ворчит…
— А здесь? Разве, не придется кочевать и быть а разлуке с семьей?
— Знаю. Но все-таки — это канал… Ради него можно терпеть и разлуку.
Помолчали.
— А ведь я знал, что ты приедешь. Только не знал, когда, — снова заговорил Байрамгельды. — Я еще тогда это почувствовал, когда ты говорил о высокой честя быть участником великой стройки, Помнишь тот разговор?
Бегенч кивнул головой.
— Ну,
Байрамгельды. — Хочешь, возьми на себя бригадирство?
— Нет уж… позволь мне остаться рядовым.
— Почему?
— Хлопот меньше. Потом, если откровенно, я не умею быть начальником. Как говорят, призвания нет.
— Ну, ладно. Устраивайся вот на этой койке. Скоро ужинать будем.
Обрадовались приезду Бегенча и Клычли с Аннамухаммедом.
Пассажирский поезд из Красноводска приходит в Мары рано утром, еще до рассвета. Байрамгельды сошел с поезда, поискал на привокзальной площади такси, но машин не было. Пришлось идти пешком.
Он шел по пустынным, плохо освещенным улицам сонного города и с беспокойством думал о доме, о жене. И чем ближе подходил к родному селу, тем острее становилось это чувство тревоги. «Но откуда эта тревога? — думал Байрамгельды, — и почему она заставляет думать о чем-то мрачном и неприятном? Не потому ли, что любишь и хочешь, чтобы счастье твое было прочным?»
…Вот и знакомая улица, знакомые, с голубыми оконцами дома. Стук сердца уже отдавался в висках. Скорее бы!.. Как соскучился он по дому и как все-таки тяжела разлука! С особенной силой он понял это только теперь, когда до дома оставалось несколько шагов.
Волновалась и жена. Не час, не два простояла Огульмайса возле окна, внимательно вглядываясь в ночную темень, в предрассветную синь, чтобы встретить мужа. Ее тоже мучила тревога, и спать она не могла. Но вот, наконец, вдали показалась едва заметная, как призрак, легкая тень. Вот эта тень все ближе, все четче. И Маиса угадывает в ней знакомый облик, знакомую походку. Муж!
Байрамгельды открыл дверь и увидел жену о протянутыми к нему руками.
— Любимый, — еле слышно прошептала она. — И голос ее показался Байрамгельды милее и слаще самой волшебной музыки. — Я каждую минуту считала… И уже с полночи не сплю. Все жду, жду, жду…
Байрамгельды провел ладонью по лицу жены, стирая слезы и, волнуясь, тихо проговорил:
— Ну, будет, будет. Успокойся.
Майса затихла. Несколько минут они простояли, глядя друг на друга счастливыми глазами. Потом сели на кошму.
— Сейчас я принесу чай и что-нибудь поесть, встрепенулась Огульмайса и убежала на кухню.
Вскоре вернулась и села рядом.
— Ну, как ты? Здорова? Как дети, мать, отец, родственники? — спрашивал Байрамгельды. — Я тая волновался, скучал по тебе…
— А ты похудел. Нелегко, видно?..
— Ясно. Канал — не Ялта. Похудеешь, пожалуй!
Потом они замолчали. Целый месяц не виделись, говорить как будто не о чем.
Первым заговорил Байрамгельды. Глянув жене в лицо, он сказал: