Золотая Пуля, или Последнее Путешествие Пелевина
Шрифт:
ГОЛОС, ПОХОЖИЙ НА ГОЛОС КАЙДАНОВСКОГО, ЧИТАЕТ НА ИСПАНСКОМ:
«… в заповедье богами забытом,где природа не знает имён,укрепляем осмысленным бытомобветшалые связи времён.Дети жалкие шалого векапродолжаем движенье на Зов,жаль не жалует здесь человекашаль Созвездия Загнанных Псов…СтынетИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ.
Мексиканская сельва. Верхняя часть КАДРА отфильтрована в песчаные тона, нижняя в грязно-жёлтые.
Виктор откинув большой камень, сосредоточено достаёт из тайника припрятанные ночью вещи.
Йоо вся заляпанная кровью сидит на песке и гладит Дюка. Пёс, всхлипывая, подвывает.
ЙОО. Мурку жаль.
ПЕЛЕВИН. Жаль.
ЙОО. И Гитариста.
Виктор пожимает плечами.
ПЕЛЕВИН. Каждый сам выбирает, где и какую музыку ему играть.
ЙОО. Пелевин, а как ты тогда спасся?
ПЕЛЕВИН. Когда?
ЙОО. Когда тонул и встал на камень. Как ты с него сошёл?
ПЕЛЕВИН. Я по-прежнему стою на нём.
Виктор, держа в руках элементы одигония, устало садится рядом с Йоо. И они, размышляя каждый о своём, долго ещё сидят так — спина к спине.
КАМЕРА ОБЛЕТАЕТ их и начинает ПОДНИМАТЬСЯ. ВСЁ ВЫШЕ И ВЫШЕ.
И мы видим С ВЫСОТЫ ПТИЧЬЕГО ПОЛЁТА эту умиротворяющую картину: посреди бескрайней равнины в полной тишине сидят МУЖЧИНА и ДЕВУШКА. А рядом с ними лежит их ПЁС.
Неожиданно начинают звучать меланхоличные гитарные переборы.
А пару секунд спустя на ЭКРАН медленно и неуверенно выползают ровные строчки ТИТРОВ.
19
(ВМЕСТО ЭПИЛОГА)
Роща, через которую они шли, была наполнена светом и бабочками. Роща была прозрачной. Свет был лазурным. Бабочки были махаонами. Бабочек было миллиард миллиардов, и они не боялись людей. Они, эти смелые, а точнее, непуганые, бабочки даже иногда садились на головы Виктора и Йоо. И лишь с Дюком у этих эфемерных созданий были другие отношения. Пёс спуску им не давал. Во всяком случае, старался. Прыгал, прыгал, прыгал… Но уж больно крылатых было много…
Всю дорогу молчали. И только, когда присели на пару минут у ручья Виктора после вчерашнего давил сушняк, — Йоо вдруг спросила:
— Пелевин, ты про эту ночь когда-нибудь, напишешь?
— Нет, — быстро, не задумываясь, ответил Виктор и начал плескать воду на лицо.
— А вот Квентин написал.
— Ты же говорила, что его не знаешь.
— Прикидывалась… А почему не напишешь?
— Не вижу смысла.
— А вот Квентин…
— У него там фишка была.
— Какая?
— У него там всё построено на парадоксе. Полфильма мы считаем этих братьев-отморозков воплощением Зла, а всю вторую половину мы должны за них переживать, потому что они, типа, встречаются с Настоящим Злом, и отважно вступают с ним в борьбу… И их злодеяния на фоне материализации этого Абсолютного Зла отходят куда-то там на второй план, забываются и даже как бы прощаются. На этом финте у Квентина и Родригеса всё там построено… А сегодня ночью… А сегодня ночью Воины Света встретились с Воинами Зла. И Воина Света победили. Как тому и положено. И в чём здесь фишка-то? Нет фишки. А если фишки нет, то о чём разговор? Шедевра не получиться. Получится сплошная дидактика и отстой. А кому это надо? Никого же не торкнет.
— А ты, похоже, Квентина как-то не очень…
— Да нет, почему… Нормально всё. Просто мне не нравится изначальный посыл. Они хотят сказать, что Зло имеет градации. И тем самым они как бы обозначают возможность его оправдания.
— А Зло не должно быть оправдано не при каких обстоятельствах? Да?
— Зло не нуждается в оправдании. Ни Зло, ни Добро. Зло есть Зло, Добро есть Добро. И не надо делать вид, что мы их не различаем. Да Добро может вырождаться в Зло, а Зло становиться Добром. Так оно всё и крутиться. Но всегда сейчас и тут есть Добро и есть Зло. И есть специальная штука, дающая возможность их отличить. Эта штука называется Совестью.
— Сейчас ты скажешь, что Бог есть.
— Бог есть.
— И ты в Него веришь?
— Главное, что бы Он в меня верил. Вставай. Пошли.
Пройдя через рощу, они вышли к лугу. Луг был зелёным. Небо голубым. Солнце жёлтым. И всё вокруг было таких насыщенных и сочных цветов, какие бывают разве что только на иллюстрациях в брошюрах кришнаитов. Ну, знаете, в тех, которые они раздают спонсорам строительства Белого Храма.
На той стороне луга возвышалась скала, в скале зияла дыра Последней Пещеры.
Вот она — конечная цель их Путешествия. Рукой подать. Всего-то и дел оставалось, что пересечь луг. Но смущало одно обстоятельство. Вернее — три. На лугу пасся злобный бык. В воздухе барражировал хищный орёл. Пещеру охранял хотя и сонный, но без всякого сомнения, свирепый лев. Вот этот весь зоопарк и смущал.
Но они попытались, — ступили на пышные травы сказочного луга.
И тут же бык рванул на них рогами вперёд. И тут же орёл с криком начал пикировать на их головы. И тут же лев предупредил их грозным рыком о своих прозрачных намереньях.
А по лугу уже мчался какой-то старик и яростно махал им своим сомбреро — назад, мол, придурки, назад!
Виктор и Йоо отступили. Бык вновь стал щипать свою траву. Орёл клевать облака. Лев досматривать сны.
Старик был весь от бега в поту. Кое-как отдышался. Высморкался. И стал ругаться:
— Вам что, так-перетак, не сказали, чтоб в роще меня дожидались? Попёрлись! Да и ещё и с псом! Жить надоело?!
— А вы Сан Педро Смаги Ведро? То есть — Ведро Смаги?
— А кто же ещё? Владимир Маяковский, что ли? — не унимался старик, но всё же перешёл к делу и спросил: — Всё принесли?