Золотая рота
Шрифт:
Прозрела, верно.
Уйти. Так вот где он — исход, который нужен!
Он нашел его — Казанский. Он сказал. Марк послушает его. Он сильный. Он вырос и понял. Надо простить. Забыть и начать новую жизнь. Совсем. Простить надо, и на том жить.
И Марк точно вырос.
Что-то гордое проснулось в нем. Что-то человеческое.
— Я пойду! — сказал он Казанскому. — Я пойду. Я понял, здесь не подняться. Грязь здесь. И меня били, как собаку. Собака здесь я. А там все другое. Я пойду.
Казанский улыбнулся. И солнцем повеяло от этой улыбки, так она была светла.
— Хороший ты. Знаю я тебя. Вперед ступай. Бодро, хорошо. В тебе начало уж есть. И все хорошо впереди. А прежнее забудь. И мне пора. Видишь, идут за мной. Дети мои. Мошкара моя.
На дороге показались люди. Марк сразу узнал их. То был Извозчик, Михайло Иванович и Калмык. Они искали Казанского. Они шли за ним. Тот встал и подал руку Марку.
— Ступай. Каждому свой путь. Не пропадешь ты, если по правде. Руки есть и голова тоже. Ты чистый. Тебя я вижу насквозь, как стекло. Люди тебя другим хотели сделать по слепоте только. Не сумели они. Не судьба им. Так ступай отсюда, от них. И унеси с собой то, что в тебе есть. И человеческим дополни душу. Правдой дополни. Есть она в тебе. И будет хорошо. Человек ты! — говорил Казанский, — человеком и будь! Где хочешь, а будь человеком. Правда в тебе будет гореть, как свеча. Прощай. Мои зовут, слышишь? Мне пора. Будь счастлив. Я тебя любил.
Он улыбнулся Марку, кивнул и пошел, все такой же улыбающийся, светлый, ясный.
А Марк остался. И был он один, и было в нем двое. Человек в нем был. И был Марк, которого били и принизили, и ненавидели которого, как мразь.
И человек сказал Марку: «Ты гордый, поднимись, потому что ты сила. Встань!»
И он встал. Он поднялся.
Мошкара застилала ему солнце, но не затмила его. Он видел свет его и в небе, и в себе.
И светом наполнилась душа.
И было в ней ясно, и было тихо. И было светло.
Он выпрямился и улыбнулся. Улыбнулся светло, как солнце. В первый раз.