Золотая середина. Как живут современные шведы

Баскина Ада

О настороженном отношении к смешному, веселому говорят и народные поговорки: «Много шутишь – жди беды»; «Развеселишься – дьявол придет»; «Там, где серьезное, нет места шутке».

И все-таки шведы шутить любят. Я узнала об этом совершенно неожиданно. В одной милой компании в Гётеборге, когда я представилась, гости неожиданно заулыбались.

– Как-как? – переспросили хозяева. – Ада? Так и пишется? Только по-шведски это будет звучать «Ода». – И все опять заулыбались. Оказалось, что именно так – Ада и Кол – звали двух знаменитых гётеборжцев, сочинителей анекдотов. Мой друг Пэр Монсон, профессор Гётеборгского университета, даже

подарил мне сборник этих анекдотов.

Не буду лукавить, некоторые из них показались мне пресноватыми и не очень смешными, вроде: «Мы с Кристиной часто спорим на религиозные темы: она поклоняется деньгам, а у меня их нет».

Однако там же я нашла и несколько образцов вполне «качественного» юмора.

Вот один из них. В трамвае (в Гётеборге трамвайные линии густо расчерчивают город) один пассажир рассматривает карту. Другой, заглянув ему через плечо, спрашивает:

– Это что за карта?

– Это Китай.

– Тогда, боюсь, вы сели не в тот трамвай.

А вот и еще один, по-моему, просто прекрасный. Тут надо пояснить, что Гётеборг и Стокгольм – два самых больших города Швеции. При этом стокгольмцы считают гётеборжцев провинциалами, а вторые первых – зазнайками, чинушами и вообще людьми поверхностными (это слегка напоминает отношения москвичей и петербуржцев).

– Когда мы о вас говорим, мы немного посмеиваемся над вашей провинциальностью, – признается житель Стокгольма жителю Гётеборга. – А вы что говорите о нас?

– А мы о вас вообще не говорим.

Каково достоинство, а? И ведь не откажешь в отличном чувстве юмора.

Язык

О шведском языке я ничего сказать не могу: я его просто не знаю. Но вот Шарлотт Дэвитт считает, что он целесообразен и экономен. В качестве примера она приводит случаи, когда одно и то же слово имеет разные, иногда противоположные значения. Например, «хэй» в зависимости от ситуации может значить и «здравствуйте» и «до свидания».

Об этом, кстати, очень смешно пишет Питер Берлин: «Слово „хэй“ годится и для приветствия, и для прощания. Поэтому, когда шведка-любовница, уходя, бросает своему возлюбленному „хэй“, тот воспринимает это слово эквивалентно английскому „хай“ („привет!“). Он начинает думать, что после бурной ночи она хотела бы повторить все сначала, и его сердце начинает учащенно биться».

Правда, я могу возразить насмешнику, что в случае прощания к этому слову часто прибавляется еще «ду». Так что «до свидания» будет скорее звучать как «хэй ду». А вот слово «thank you» действительно означает и «спасибо», и «пожалуйста».

«Спасибо», – киваю я девушке в регистратуре гостиницы, забирая ключ от номера. «Спасибо», – отвечает она. Я решила, что, должно быть, она тоже мне за что-то благодарна. Но на улице я спросила у прохожего, как мне пройти по нужному адресу. Он объяснил. «Спасибо», – поблагодарила я. И он ответил: «Спасибо». Так это звучит по-английски: очевидно, просто прямым переводом со шведского, где и «спасибо», и «пожалуйста» выражаются одним и тем же словом «так».

Еще одна особенность языка – короткие обращения. «Мисс» или «мистер» очень редко присоединяются к имени человека, даже совсем незнакомого. Особенно непривычна моему уху манера называть официальное лицо только по имени, без фамилии. Переписываясь с профессорами, завкафедрами и деканами, я обращалась: «Уважаемый профессор N», «Уважаемая доктор Х». В ответ эти совершенно незнакомые люди подписывались: «Искренне Ваш, Ян» или «Всего Вам доброго, Кристина». Последняя была деканом большого колледжа, и я еще удивилась: такая молодая, а уже декан. При встрече оказалось, что это премилая старушка, через месяц она собиралась уходить на пенсию.

Из-за незнания шведского я не смогла познакомиться с его сленгом, в том числе с ругательствами. Поэтому целиком полагаюсь на Берлина. Вот что он пишет:

«На один официальный ужин в посольстве была приглашена пара: он швед, она канадка (подозреваю, что речь идет о самом Питере и его канадской жене). Посол заинтересовался оживленной соседкой и спросил ее, выучила ли она уже шведский. Та с легким кокетством ответила, что пока еще нет, но муж ее многому научил, например… И она сказала несколько слов по-шведски. За столом наступила оглушительная тишина, а посол хлопнул бокал шампанского и спешно перевел разговор на другую тему. Дело в том, что канадка сказала: „Маленькие дьяволята, дети Сатаны, резвятся в аду“. А для шведов это означает самое скверное ругательство. Ибо шведский мат преимущественно связан не с сексуальными или сортирными ассоциациями, а с адом и его хозяином Сатаной. Если, скажем, дела идут плохо, то это значит, что вмешались злые силы, а именно Сатана и его дети, дьяволята из Подземелья».

Не зная шведского, однако, я совершенно не испытывала никакого языкового барьера. Дело в том, что большинство шведов говорит по-английски.

Однажды в Америке, в нью-йоркском кафе, я оказалась за столиком с высокой блондинкой, которая поразила меня своим английским: он был удивительно понятен и, как мне показалось, не отличался никаким акцентом. Оказалось, моя новая знакомая приехала из Швеции.

В Стокгольме я окончательно убедилась, что шведский английский – самый замечательный английский в мире. Куда там американцам с их рычащим «r» или британцам, которые этот звук и вовсе игнорируют. И у тех, и у других масса сленга, неправильно (то есть не так, как нас учили) употребляемых времен.

Да, я, конечно, понимаю, что это они – коренные носители языка, а вовсе не шведы. И все-таки шведский английский мне очень нравится – понятный, несложный, очищенный от специфических словечек, оборотов речи и сокращений.

Но самое удивительное, что им владеют все. Ну ладно, университетский профессор, сотрудник банка, доктор, вообще образованный человек. Но вот я с опаской обращаюсь по-английски к продавцу маленькой лавки, к водителю автобуса, грузчику с тележкой в аэропорту. Никаких проблем. Правда, тут есть некоторое возрастное отличие. Люди пенсионного возраста знают этот иностранный язык хуже, разговаривают с некоторым трудом; иногда и вовсе не знают. Молодежь же даже между собой часто говорит на английском. Как этого удалось добиться?

В детском саду под окном моей гостиницы трех-четырехлетние «мамы» играют со своими «дочками». Воспитательница предлагает им немножко поменять роли: пусть одна будет доктором, вторая останется мамой, а кукла – дочкой. Она говорит это по-шведски, потом то же повторяет по-английски.

– Как себя чувствует сегодня ваша дочка? – спрашивает «доктор».

– Спасибо. Ей уже лучше. Лечение помогло, – отвечает «мама».

Воспитательница переводит этот диалог на английский; девочки за ней повторяют. В другой раз дети играют в магазин, в вокзал, и каждый раз ведут игру на двух языках.