Золотая середина. Как живут современные шведы
Шрифт:
– А что будет, если вы возьмете мужчину топ-менеджера?
– Да ничего не будет, если, конечно, не выяснится, что на эту должность претендовала женщина с теми же данными. Вот тогда это уже может быть квалифицировано как гендерная дискриминация. При скверном обороте дело может дойти и до суда.
Я и раньше слышала, что Швеция – страна «победившего феминизма» или еще «государственного феминизма». В Стокгольме мне стало ясно, что в значительной степени это мнение оправданно. Судите сами. Из 20 министров 12 – женщины (в России из 20 – только 2). В риксдаге депутатов-женщин 40% (в российской думе – 14).
Из 4
На тему равноправия полов я беседую с Биргиттой Ней, заведующей кафедрой женских исследований Стокгольмского университета.
– Я слышала, что в Швеции женщины полностью уравнялись в правах и возможностях с мужчинами, – начинаю я.
– Кто это вам сказал? – перебивает меня Биргитта. – В правах – да, мы этого добились. Но в возможностях – до этого еще очень далеко.
Первую победу феминизм (тогда еще суфражизм) одержал в Швеции в 1921 году: женщины получили право голоса на выборах в риксдаг и на членство в партиях. Это произошло на четыре года позже, чем в России. Вторая волна шведского феминизма докатилась до середины 1960-70-х: тогда наконец удалось облегчить женщине проблему ухода за детьми – были открыты детские сады. К этому времени они уже больше 40 лет успешно существовали в нашей стране.
Третья волна – требование поддержки женщин-политиков – принесла плоды в 1990-х, когда законодательная и исполнительная власти оказались почти наполовину в женских руках.
– Я могу назвать вам и еще несколько достижений феминизма, – говорит Биргитта Ней. – Именно по нашей инициативе кафедры женских исследований открылись почти во всех университетах Швеции. Мы добились и декретного отпуска в связи с рождением ребенка.
– Так чем же вы недовольны? – спрашиваю я Биргитту.
– Тем, что незавоеванных позиций еще очень много. Вот только один пример. Зарплата женщины в среднем отстает от мужской.
– Как же это получается, если закон предписывает выплачивать равную зарплату за равный труд, невзирая на пол?
– Это происходит по двум причинам. Во-первых, женщины традиционно больше работают в сфере обслуживания, образования. А там заработки меньше. Во-вторых, многие из них трудятся неполный рабочий день.
– Но тут-то вы сделать ничего не можете. Не хочет человек работать по восемь часов в день – его право.
– А вы уверены, что именно «не хочет»? Может быть, не может? Потому что по-прежнему большая часть домашних забот лежит на плечах женщины.
– А как же вовлечение мужчин в домашний труд? Ведь шведский прогресс в этом деле известен всему миру.
– Прогресс есть, я не отрицаю. Например, за последние несколько лет женщины тратят на домашние дела почти на час меньше, чем раньше. Но все равно, например, работающие матери уделяют своим детям-школьникам времени в полтора раза больше, чем их отцы.
– Насколько мне удалось наблюдать во всех знакомых мне семействах, супруги делят домашнюю работу поровну. Или мне это только показалось?
– Нет, не показалось. Я думаю, дело в том, что вы знакомы по преимуществу с семьями преподавателей, ученых, во всяком случае, с людьми образованными. А социология показывает, что чем выше уровень образованности, тем равномернее распределяются домашние заботы между супругами. Но вы не забывайте, что Швеция до начала прошлого века была страной сельской, это наложило печать на менталитет, он был очень консервативным. Быстро переделать сознание каждого невозможно. А общие данные такие: женщина выполняет 60% работы по дому, мужчина – только 40.
– Не такие уж плохие данные.
– Ну да, лучше, чем в большинстве других стран. Но в карьерном росте женщины все еще сильно отстают. Смотрите, на первом курсе аспирантуры две трети студентов – девушки. Почти все они, окончив, начинают делать карьеру. И что же мы видим? Профессоров-женщин всего 20%.
– Пятая часть – тоже ведь немало.
– А почему не половина?
– Ну, как-то так уж повелось…
– Вот в этом-то все и дело. Повелось, что для мужчины делать карьеру – это нормально, а для женщины – это исключение. А мы, феминистки, не видим разницы.
Я рассказываю Биргитте о моем знакомом бизнесмене, который ищет женщину топ-менеджера.
– Да ну, бросьте, – говорит Биргитта, – это скорее такое политкорректное кокетничанье: мол, я такой прогрессивный, я тоже за гендерное равенство. На самом деле частный бизнес мало интересуется Актом о равных возможностях. Влиять на него мы почти не можем. В частном бизнесе вы редко встретите женщин на руководящих должностях, что сейчас уже широко распространено в государственных учреждениях. Там мало заботятся о равных гендерных возможностях. Да что долго говорить, посмотрите на список владельцев частных бизнесов. Вы увидите: подавляющее их большинство – мужчины. И у нас, феминисток, нет на них никаких рычагов воздействия.
Тут, я думаю, Биргитта слегка сгущает краски. Вот, например, Федеральный комитет по развитию бизнеса. В нем уже 13 лет работает секция в поддержку женского предпринимательства. Руководитель секции Шерстин Венненберг говорит:
– Мы пригласили специалистов, которые составили программы, помогающие женщине открыть свой бизнес. Они энергично ищут потенциальных бизнес-леди, то есть тех, кто хотел бы открыть свое предприятие, но не знает, с чего начать. Эти женщины приходят к нам в группы, получают начальные знания: в какой области выгоднее всего открыть бизнес, где взять кредит, как приобрести новые технологии, как правильно платить налоги, и многое другое. В эти же группы для новичков мы приглашаем и предпринимательниц с опытом работы в бизнесе. В результате сегодня среди тех, кто открывает свое дело, уже почти треть – женщины.