Золотая струна для улитки

Райт Лариса

– Зачем ей Шанель? Чему ты учишь ребенка?

Андреа грустно улыбается, вспоминает свою комнату в общежитии, афиши, картонные репродукции Уорхола и плакаты с изображением Коко.

– Эстетике.

Алка безнадежно машет рукой.

– Ну, а Шарля Перро ты кому демонстрируешь?

– Племяннику. – В голосе – гордость и торжество. – Ему уже два с половиной. Знаешь, как зовут?

– Как?

Андреа делает невероятное усилие, чтобы ответ не превратился в свистящий, сдавленный шепот. Но опасения напрасны. Через зеркало примерочной кабины она, будто со стороны, наблюдает за отражением уверенной в себе женщины, которая громко и четко произносит:

– Вадим.

11

…Вадим.

Его звали Вадим. Не знаю, почему не написала Вам сразу. Может, Вы и правы. Имя дается тяжелее всего. Еще хотела сказать Вам спасибо. Когда получила то письмо, где Вы просили рассказать мою историю, ссылаясь на то, что я, зная Вашу, должна во имя справедливости рассказать свою, я сделала это, считая, что для Вас. А теперь понимаю: Вы просили не для себя – для меня.

Вы послушали кассету, которую я прислала? Что скажете? Вы уловили в музыке дребезжание железных ложек и мисок, которые в ту ночь танцевали на тюремном столе?..

…Музыка прекрасна, Андреа. Я слышал, что у фламенко есть канторы. Подойдет ли такое сопровождение Вашему произведению?

За стеклом буфета старинногоРюмка пляшет хрустальная.И бокалы звенят невинные,Ножки в танце разбив длинные.Над кроватью люстра качается,Будто маятник в вечных ходиках.С неба прыгая, луна улыбается.Мир плывет, в волнах наклоняется.Крики, страх, суматоха, паника.Плач детей, среди ночи разбуженных.Ноги голые из-под ватникаНа трясущемся снежном валике.Пронеслись ударов мгновения,Постояв, разошлись люди.Обошлось. Не видать разрушения.Успокоилось землетрясение.

Жаль, я совсем не умею петь. Надеюсь, Вы найдете своего Камарона… [54]

– Отправите на радио? – интересуется Сережа. Они только что записали дуэт. Мальчику пришлось петь десять раз подряд, прежде чем гитара полностью приняла кантора, а гитаристка одобрила вокалиста.

Андреа улыбается. Вспоминает сцену из старого, любимого ею советского фильма, где героиня интересовалась, куда носят клубный пиджак. Довольно машет рукой:

– Туда тоже можно.

54

Камарон де ла Исла – известный кантор фламенко (настоящее имя Хосе Монхе), близкий друг и коллега Пако де Лусии. Умер в 1992 г.

12

– Можно? – Наташа заглядывает в рабочий кабинет Андреа и, получив одобрительный кивок, стремительно подбегает к учительнице и бесцеремонно плюхается к ней на колени. Обнимает Андреа за шею и счастливо шепчет:

– Меня взяли!

– Здорово. Думаю, теперь можно наконец все рассказать бабушке.

– Нет! Ну, пожалуйста, позволь мне дотерпеть до конкурса. Я уже каждый день представляю, как вручаю ей приглашение, она приходит, а там я – на сцене. Пожалуйста…

– Ладно, хулиганка, уговорила.

Андреа с нежностью смотрит на девочку. Их связывает уже гораздо больше, чем просто тайные занятия фламенко. Они давно перестали посвящать все свое время однообразным репетициям в гостиной Андреа. В движениях Наташи наметился явный прогресс, она понимает, что и зачем делает, что собирается сказать изгибами рук, поворотами кистей. Андреа видит, что такой хореограф, как она, девочке больше не нужен, но Наташа не собирается ее отпускать, а Андреа не хочет отпускать Наташу. И, открыв друг для друга фламенко, они начинают постепенно, не торопясь, словно боясь спугнуть распахнувшую над ними крыло птицу счастья, открывать друг другу себя, свою жизнь, свою судьбу, свои мечты, свои горести.

– Он ее убил, – рыдает Наташа, доставая из рюкзака учебник литературы для пятого класса.

– Кто? Кого?

– Герасим Муму.

– Корову? – С этим произведением Тургенева Андреа не знакома, что для испанки простительно.

– Собаку!

Наташа съедает выуженные из морозилки пельмени, решает задачи, выучивает историю и ботанику, смотрит мультфильмы, а Андреа уже в третий раз перечитывает рассказ, расстроивший ребенка. Плачет, перелистывая страницы, ищет ответ на вопрос.

Наташа не выдерживает, входит в комнату, обнимает колени своей наставницы и пытливо спрашивает:

– Почему?

– Чтобы уйти, Наташенька, чтобы перестать быть рабом.

– Но зачем же для этого топить собаку?

– Чтобы решиться.

– Он мог бы уйти с ней.

– Не мог бы.

– Почему ты так уверена?

Андреа думает о Бельском. Она не знает, как объяснить пятикласснице, что люди порой совершают решительные поступки, только когда дошли до крайней степени отчаяния, только пережив трагедию, испив чашу до дна.

– Я уверена, – просто отвечает она.

– Он же любил ее, – продолжает спорить ребенок.

– Любил.

– Почему тогда он не завел себе другую собаку?

На этот вопрос Андреа проще ответить, чем кому-либо другому.

– Ты сама только что сказала. Герасим любил Муму, а не собак вообще. Он убил ее, но не предал.

Наташа зарывается поглубже в уютные колени и сдавленно мычит оттуда, не поднимая головы. Так, что Андреа едва удается разобрать сказанное:

– Моя мама тоже не любила вообще. Она только одного любила.

– Папу?

– Да. Того, который сейчас.

Непонятная, странная фраза, но уточнять Андреа не решается.

– Не замерзла? – Андреа поправляет детскую шапку.

– Не-а. А еще далеко?

– Почти пришли.

Наташа любит танец во всех его проявлениях, кроме балета. Андреа знает: классики девочка почему-то боится. Но зато она восторженно смотрит ирландский ривердэнс, легко отличает чачу от джайва, а сальсу от сарабанды и старается не пропускать ни одного выпуска популярного шоу, где известные фигуристы танцуют со звездами кино, эстрады и телевидения. Андреа нравится баловать ребенка. У нее в сумочке – билеты в Ледовый дворец, открытый год назад на Ходынском поле. Здесь Наташа живьем увидит своих кумиров. Но прежде чем они направятся к катку, Андреа в задумчивости прогуливается по Хорошевке, пытаясь усмирить волнение, сжимая маленькую руку девочки в шерстяной перчатке.