Золотая валькирия
Шрифт:
Фигура шейха казалась монументальной, массивной и какой-то варварской – особенно по сравнению с хрупкой резной скамеечкой, по-видимому, из слоновой кости, на которую он небрежным жестом поставил ногу в красном сафьяновом сапоге с загнутым вверх носком. "Хитрый старый бандит… – вспомнила Хани слова Ланса, и это действительно проглядывало в суровом выразительном лице и в пронзительных, черных, как у Алекса, глазах Карима Бен Рашида. Однако этим далеко не исчерпывалось впечатление от портрета шейха, В линии подбородка, пусть и скрытого редкой седой бородой, читалась
Не в силах сдержать своего восхищения, Хани подалась вперед. Нет, она была совершенно уверена, что это – самая настоящая нежность, просто трудно было ожидать ее на таком властном, хищном, решительном лице. А в глазах… Хани даже головой затрясла от восхищения: в угольно-черных глазах шейха прятались игривые бесенята, которых невозможно было рассмотреть с первого взгляда.
Поистине, чем дольше она глядела, тем больше видела.
– Ну как?
Голос Алекса, показавшийся Хани очень довольным, прозвучал совсем рядом, и она поняла, что все это время Алекс внимательно наблюдал за ней.
– Я не настолько разбираюсь… – смущенно сказала Хани, не отрывая глаз от лица шейха. – Но мне очень, очень нравится! Пожалуй, ни один портрет не производил на меня такого… такого сильного впечатления. А каково мнение знатоков? Он действительно очень хорош?
– Отменная работа, – негромко согласился Алекс. – Но, сказать по чести, не самая сильная у Ланса. Вообще-то он не любит рисовать тех, к кому питает глубокую привязанность. Утверждает, что личные отношения "заслоняют ему перспективу".
– Но почему он не выставляется? Любая картинная галерея была бы счастлива иметь у себя произведения такого замечательного мастера!
Хани слегка наклонила голову и прищурилась, пытаясь догадаться, каким образом, при помощи какой техники Ланс заставил ожить монументальную фигуру Карима Бен Рашида.
– Об этом тебе придется спросить у него, – пожал плечами Алекс. – Я просто хотел показать тебе, что он совсем не какой-нибудь бездарный мазила, который работает только для собственного удовольствия. Возможно, это поможет тебе лучше понять Ланса и смириться с его некоторой эксцентричностью… – В голосе Алекса ясно звучало глубокое удовлетворение, которое он даже не пытался скрыть. – Например, тебя уже не будет так удивлять его способность целыми днями не выходить из студии.
Хани с трудом оторвалась от портрета и повернулась к нему.
– Теперь я действительно понимаю, – сказала она задумчиво. – Спасибо, Алекс.
– Вот и хорошо, – улыбнулся Алекс Бен Рашид, от чего его замкнутое, мрачное лицо сразу сделалось живым и привлекательным. – Значит, Ланс – мой должник! С него еще одно полотно. Нет, лучше два… – Он насмешливо наморщил лоб. – Поверь, Хани, я в состоянии оценить его полотна по достоинству – и не только оценить в смысле стоимости, но и отнестись к ним соответственно.
Поглядев на его сосредоточенное лицо – такое же загадочное, как и лицо шейха на портрете, – Хани подумала, что усомниться в его словах мог только слепой.
– А тебе часто приходится объяснять посторонним, что к чему? – с интересом спросила она.
Бен Рашид насмешливо фыркнул.
– Как правило – нет. Если Лансу наплевать на случайных людей, то мне и подавно. – Улыбка на его лице погасла. – Но сейчас мне показалось, что ситуация несколько иная, и я взял на себя смелость…
– Иная? – удивилась Хани.
– Видишь ли, ко всему, что связано с тобой, Ланс относится совсем не так, как обычно. И это еще мягко сказано… Лично мне кажется, что он очень огорчится, когда поймет, что обидел тебя.
– Но, очевидно, не настолько, чтобы прервать свою работу, – едко заметила Хани и тут же поспешила смягчить свои слова:
– Впрочем, кто я такая, чтобы рассчитывать на его особое отношение?
– Это справедливо, – с серьезным видом кивнул Бен Рашид, но его губы как-то странно дернулись. – Так или иначе, я не считаю себя вправе вмешиваться в ваши личные дела, хотя и не вижу ничего страшного в том, чтобы в отсутствие Ланса насладиться твоим изысканным обществом. Идем, попробуешь земляничные пирожные Хустины – мне кажется, ты достаточно успокоилась, чтобы оценить их по достоинству. – С этими словами Алекс взял Хани под руку и увел из библиотеки.
Пирожные действительно оказались выше всяких похвал, а застольная беседа, которую Алекс умело поддерживал и направлял – избегая, впрочем, вопросов личного характера, – вернула Хани нормальное расположение духа. Самому же Алексу вряд ли удалось насладиться, как он выразился, "ее изысканным обществом": трижды их прерывали срочные телефонные звонки – два раза звонили из Хьюстона, и один раз – из Седикана.
Вернувшись к столу после очередного вызова, Алекс сокрушенно покачал головой.
– Извини, Хани. Я велел Хустине больше ни с кем меня не соединять до конца завтрака.
– Так это и есть твой отпуск? – весело спросила Хани, вспомнив объяснения принца. – Впрочем, Ланс говорил мне, что ты – настоящий трудоголик и не можешь ни дня обойтись без работы.
– Посмотрел бы лучше на себя! – отозвался Алекс, выливая из чашки остывший кофе и наполняя ее горячим. – Ланс в этом смысле нисколько мне не уступает, просто он не хочет признаться, что его живопись – та же работа. Сам он считает свое рисование просто приятным времяпрепровождением, которое резко отличается от решения скучных деловых вопросов, которыми занимаюсь я.
– Но ты, разумеется, придерживаешься иной точки зрения, – сказала Хани с утвердительной интонацией.
– Как тебе сказать… – задумчиво промолвил Бен Рашид, поднимая на нее взгляд, и Хани увидела, что в глубине его глаз вспыхнули упрямые огоньки. – Я считаю, что мы оба – художники, только я использую другие кисти и холст большего размера. – Он прищурился. – Но, уверяю тебя, краски, которые я на него накладываю, мне приходится подбирать не менее тщательно.
– Я заметила, – небрежно кивнула Хани, озорно улыбаясь Алексу. – Только мне показалось, что ты иногда пренебрегаешь мягкими переходами и не любишь полутонов. И, по-моему, ты неравнодушен к красному. Точнее – к рыжему.