Золотая валькирия
Шрифт:
"Как бы там ни было, – рассудила Хани, – будет гораздо лучше, если я встану с колен".
Она попыталась подняться, но оступилась, и Ланс подхватил ее под мышки. Удерживая Хани в вертикальном положении, он слегка встряхнул ее, и голова Хани бессильно мотнулась. "Как у тряпичной куклы", – подумала она, чувствуя, что ноги подгибаются, точно ватные, а перед глазами плывет какой-то серый туман. Видимо, Лансу все же удалось поставить ее на ноги, так как его лицо приблизилось, и Хани наконец смогла разглядеть его выражение. Впрочем,
Ланс все время что-то говорил ей странным, надломленным голосом, но смысл его слов не доходил до ее усталого, измученного мозга. Зато, как ни странно, Хани сразу узнала голос Алекса Бен Рашида, который донесся из кромешной темноты за спиной принца, и разобрала его слова.
– Спокойнее, Ланс! – громко сказал он. – Так ты сделаешь ей только хуже.
– А я и не хочу, чтобы ей становилось лучше!.. Ответ Ланса на этот раз тоже прозвучал на редкость разборчиво, но Хани хватило сил только на то, чтобы удивленно приподнять брови. А может, ей только показалось, что она приподнимает брови…
– Я ее просто убить готов! Ты только посмотри – она едва не утонула, и все из-за… Возьми-ка у нее эти проклятые картины и зашвырни куда-нибудь подальше!
– Нет! – выкрикнула Хани неожиданно сильным голосом и еще крепче прижала к себе драгоценный сверток.
Алекс теперь подошел совсем близко; его голос звучал настолько же ласково и убедительно, насколько грубым, резким, почти истеричным был голос принца.
– Э-э-э, да она вцепилась в них мертвой хваткой… Отдай их мне, Хани. Обещаю, что сохраню их в целости. Конечно, не ради этого упрямого осла, а ради его искусства. И ради тебя…
Да, Алексу можно было отдать картины… Руки Хани разжались, выпуская брезентовый сверток, и тут же бессильно повисли.
– Ты позаботься о них, Алекс, – прошептала она. – Я так устала…
Она блаженно закрыла глаза, прижимаясь всем телом к широкой груди Ланса. Над самым ее ухом раздался какой-то подозрительный не то вздох, не то всхлип, но Хани уже провалилась в забытье и не успела понять, что это было.
Хани очнулась оттого, что кто-то бережно опускал ее в ванну с горячей водой, и, надо сказать, пробуждение это было не очень приятным.
– Хватит с меня воды! – недовольно проворчала она, с трудом открывая глаза и негодующе глядя на Ланса. – Я напиталась ею, как губка!
– Помолчи, – перебил ее Ланс, закатывая рукава своей мокрой кремово-белой рубашки. – Ты так извалялась в грязи, что стала похожа не на валькирию, а на глиняного болванчика. Сиди спокойно, Хани. Сейчас я вымою тебя и отнесу в постель.
Хани собиралась что-то возразить, но Ланс ловко закрыл ей рот рукой – спасибо, что не той, в которой была зажата намыленная губка, – и Хани пришлось промолчать. Движения Ланса были далеко не нежными; он с такой силой тер ее жесткой губкой, что уже через несколько минут ее кожа стала нежно-розовой, как у младенца.
Окатив Хани водой, Ланс принялся быстро и ловко намыливать ей голову. Все
– Картины! – воскликнула Хани, так резко повернувшись в ванне, что часть воды выплеснулась на пол. – Где картины?! С ними ничего не случилось?
– Я так и знал, что первое, о чем ты спросишь, это о картинах, – проворчал Ланс, снимая с вешалки большое банное полотенце. – Можешь не волноваться:
Когда Алекс развернул их, они были в отличном состоянии, чего нельзя сказать о тебе…
Он легко вынул Хани из ванны и Накинул ей на плечи полотенце.
– Что, черт тебя возьми, ты сделала со своими коленями?!
– С коленями? – переспросила Хани. – Ничего, насколько я помню…
Она опустила взгляд и с удивлением обнаружила, что оба ее колена покрыты синяками, а на правом к тому же алеет глубокая царапина, из которой, впрочем, кровь уже перестала сочиться.
– Должно быть, я порезалась, когда упала, – пояснила она, недоуменно нахмурившись. – Но мне совсем не было больно, совсем! Я даже ничего не почувствовала…
– Очевидно, у тебя было нечто вроде шока, – Ланс принялся растирать ее полотенцем быстрыми, резкими движениями. – Ты головой случайно не стукалась? Что-то подсказывает мне, что именно это с тобой и произошло. Причем – до того, как ты отправилась в свое безумное путешествие…
Хани сердито поглядела на него.
– Ты хочешь сказать, что я была не в своем уме?! – с негодованием воскликнула она. – Впрочем, я не понимаю, как ты можешь судить. Ты же не даешь мне сказать буквально ни слова!
– Молчание – золото, – сквозь зубы процедил Ланс. – А в твоем случае – особенно. Попридержи свой язычок, целее будешь!
Не дожидаясь ответа, он подхватил ее на руки и понес из ванной комнаты в спальню. Усадив Хани на краешек кровати, Ланс ненадолго отпустил ее, чтобы достать из ящика ночного столика миниатюрный фен.
– Оправдываться будешь потом, – проворчал он сердито. – А сейчас – помолчи и не мешай мне сушить твои волосы. Если после этого случая ты не схватишь воспаления легких, считай, что тебе крупно повезло.
Хани снова попыталась возразить, но Ланс включил фен, и его пронзительный вой заглушил ее протестующий возглас.
Хани сидела смирно, наслаждаясь потоками теплого воздуха и легкими прикосновениями пальцев Ланса, перебиравшего ее волосы, но внутри она вся кипела.
Принц обращался с ней так, словно она совершила какое-то ужасное преступление, хотя она всего-навсего пыталась спасти несколько картин. Нет, Хани, конечно, не рассчитывала, что он будет ей за это признателен, однако она никак не ожидала, что Ланс так рассердится. Даже Алекс был к ней внимательнее, чем этот неотесанный медведь!